Форма входа
Логин:
Пароль:
Главная| Форум Дружины
Личные сообщения() · Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · PDA
  • Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: PKL  
Форум Дружины » Библиотека Дружины » Научная библиотека » Политическая история. Русская. (Общие материалы по русской истории.)
Политическая история. Русская.
PKL Дата: Суббота, 29.05.2010, 07:31 | Сообщение # 1
Атаман
Группа: Походный Атаман
Сообщений: 6520
Награды: 62
Статус: Offline
Основные материалы для изучения русской истории
http://www.magister.msk.ru/library/history/ - с очень удобным разбиением текста.

Карамзин М.Н. "История государства Российского"

Ключевский В.О. "Курс русской истории"

Костомаров Н.И. "Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей"

м. Макарий. "История Русской церкви"

Платонов С.Ф. "Полный курс лекций по русской истории"

Соловьев С.М. "История России с древнейших времен"

Татищев В.Н. "История Российская"

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ РУССКИХ ЛЕТОПИСЕЙ
http://biblioteka.cc/forum....i-psrsr



Доброй охоты всем нам!
 все сообщения
PKL Дата: Понедельник, 04.10.2010, 16:13 | Сообщение # 2
Атаман
Группа: Походный Атаман
Сообщений: 6520
Награды: 62
Статус: Offline
"Атласъ Историческiй, Хронологическiй и Географическiй Россiйскаго Государства", составленный на основанiи исторiи Карамзина, Иваномъ Ахматовымъ
http://new.runivers.ru/lib/atlas/atlas4294/43118

Место издания: СПб. Год издания: 1831 Количество страниц: 71 л. гравир. цв. карт



Доброй охоты всем нам!
 все сообщения
PKL Дата: Воскресенье, 28.11.2010, 10:02 | Сообщение # 3
Атаман
Группа: Походный Атаман
Сообщений: 6520
Награды: 62
Статус: Offline
Карташев А.В. "ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЦЕРКВИ"
http://krotov.info/library/k/kartash/kart000.html


Доброй охоты всем нам!
 все сообщения
PKL Дата: Вторник, 21.12.2010, 12:08 | Сообщение # 4
Атаман
Группа: Походный Атаман
Сообщений: 6520
Награды: 62
Статус: Offline
Войтович Л. "Княжеские династии Восточной Европы (конец IX - начало XVI века)"
состав, общественная и политическая роль. - Львов, 2000.(на украинском языке)

http://izbornyk.org.ua/dynasty/dyn.htm

У монографії досліджується правляча еліта Східної Європи кінця IX — початку XVI ст.: князі з династії Рюриковичів і Гедиміновичів, а також іншого походження, їх персональний склад, роль у розвитку суспільства та політичних подіях. Показано взаємини всередині князівської верстви, аналізуються питання демографії, спадкового права і шлюбної політики, стосунки з іншими верствами суспільства, церквою, містами, вплив князів на розвиток війська і військової справи, культури, розвиток і збереження державних інституцій і самої державності.

Примечание Шерифа. Если кому нужно будет - переведу кусок или главу, пишите в личку. РОМАН



Доброй охоты всем нам!

Сообщение отредактировал РОМАН - Понедельник, 31.01.2011, 01:41
 все сообщения
PKL Дата: Понедельник, 31.01.2011, 01:21 | Сообщение # 5
Атаман
Группа: Походный Атаман
Сообщений: 6520
Награды: 62
Статус: Offline
"Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею"

Том 1 - 1334-1598 - http://dlib.rsl.ru/rsl0100....079.pdf

Том 2 - 1598-1613 - http://dlib.rsl.ru/rsl0100....078.pdf

Том 3 - 1613-1645 - http://dlib.rsl.ru/rsl0100....077.pdf

Том 4 - 1645-1676 - http://dlib.rsl.ru/rsl0100....076.pdf

Том 5 - 1676-1700 - http://dlib.rsl.ru/rsl0100....075.pdf

Огромный массив исторических документов с 1334 по 1700 год по русской истории.

Примечание Архивариуса. Для Гурманов особый интерес должен представлять том 2 - документ 356 (стр 426/434-438/446), где находится знаменитая "Роспись царским кушаниям". Приятного аппетита. PKL



Доброй охоты всем нам!
 все сообщения
Каури Дата: Понедельник, 31.01.2011, 01:52 | Сообщение # 6
Хранительница
Группа: Хранительница
Сообщений: 14497
Награды: 153
Статус: Offline
Quote (PKL)
Примечание Шерифа. Если кому нужно будет - переведу кусок или главу, пишите в личку. РОМАН

Класс, Роман, буду иметь ввиду))))))))
Каа, спасибо за ссылки. Прости за офтоп! Удали, если так надо wink


 все сообщения
PKL Дата: Суббота, 28.05.2011, 10:23 | Сообщение # 7
Атаман
Группа: Походный Атаман
Сообщений: 6520
Награды: 62
Статус: Offline
Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV - начала XVI в.
Тт. 1-3. М., 1952-1964. Акты монастырей и частных землевладельцев по 1505 г.

Том I. М., АН СССР, 1952. 690 с. Акты Троице-Сергиева монастыря и приписных к нему обителей
http://yakovkrotov.info/Opis_A/10001/10328_ASEI_1.pdf

Том II. М., 1958. Акты монастырей Кириллова, Ферапонтова, Московского Симонова, Суздальского Спасо-Евфимиева.
http://yakovkrotov.info/Opis_A/10001/10329_ASEI_2.pdf

Том III. М., АН СССР, 1964. 688 с. Акты мелких владельцев.
http://yakovkrotov.info/Opis_A/10001/10330_ASEI_3.pdf

Их выпуск завершил публикацию всех выявленных и ранее опубликованных актов с конца 14 в. по 1505. Часть актов, не вошедших в АСЭИ, опубликована в сборниках «Грамоты Великого Новгорода и Пскова», «Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV‒XVI вв.», «Акты феодального землевладения и хозяйства XIV‒XVI вв.». В основу издания положен принцип сплошной публикации материалов по исторически сложившимся фондам. В ЛСЭИ опубликованы акты Троице-Сергиева, Кирилло-Белозёрского и др. монастырей, а также частных лиц. Эти документы являются ценным источником для изучения истории феодального землевладения, положения крестьян, судопроизводства и права. Основную работу по составлению издания выполнили С. Б. Веселовский (т. 1) и И. А. Голубцов.


Доброй охоты всем нам!
 все сообщения
PKL Дата: Среда, 01.06.2011, 10:24 | Сообщение # 8
Атаман
Группа: Походный Атаман
Сообщений: 6520
Награды: 62
Статус: Offline
Экземплярский А. В. "Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505"
т. 1—2, СПБ, 1889—91

т.1. Великие князья владимирские и владимиро-московские.
http://krotov.info/libr_min/26_ae/kz/emplyarsky_00.htm
[cut=Содержание]I. Великое княжество Владимирское

1. Ярослав Всеволодович
2. Святослав Всеволодович
3. Михаил Ярославич Храбрый
4. Андрей Ярославич
5. Александр Ярославич Невский
6. Ярослав Ярославич
7. Василий Ярославич
8. Димитрий Александрович переяславский
9. Андрей Александрович городецкий
10. Михаил Ярославич тверской
11. Юрий Данилович московский
12. Димитрий Михайлович тверской
13. Александр Михайлович тверской

II. Великое княжество Владимиро-московское

14. Иван Данилович Калита
15. Семен Иванович Гордый
16. Иван Иванович
17. Димитрий Иванович Донской
18. Василий Димитреевич

III. Великое княжество Московское

19. Bacилий Васильевич Темный
20. Иван III Васильевич

Приложение 1.
Великокняжеские сыновья, не имевшие почему-либо уделов

Приложение 2.
Свод летописных известий о Новгородской земле в хронологическом порядке за период времени от 1230 г. до падения самостоятельности Новгорода

Приложение 3.
Свод летописных известий о Псковской земле в хронологическом порядке от 1348 до 1510 г.

Примечания[/cut]

Т.2. Удельные владетельные князья
http://krotov.info/libr_min/26_ae/kz/emplyarsky_05.htm
[cut=Содержание 2-го тома]РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ
Удельные владетельные князья владимиро-московских уделов


I. Удельное княжество Переяславское
II. Удельное княжество Ростовское
III. Удельное княжество Ярославское
IV. Удельное княжество Углицкое
V. Удельное княжество Белозерское
VI. Удельное княжество Стародубское
VII. Удельное княжество Галицкое
VIII. Удельное княжество Юрьево-Польское
IX. Удельное княжество Костромское
X. Удельное княжество Московское
XI. Удельное княжество Звенигородское
XII. Удельное княжество Серпуховское
XIII. Удельное княжество Можайско-Верейское
XIV. Удельное княжество Дмитровское
XV. Удельное княжестве Волоцкое
XVI. Вологодский удел

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ
Великие княжества Суздальско-Нижегородское, Тверское и Рязанское с их уделами


I. Великое княжество Суздальско-Нижегородское
II. Великое княжество Тверское с его уделами
III. Великое княжество Рязанское и княжества Муромское и Пронское

Примечания, указатели.[/cut]


Доброй охоты всем нам!
 все сообщения
pythonwin Дата: Среда, 15.06.2011, 11:03 | Сообщение # 9
Орда-Эджен
Группа: Станичники
Сообщений: 1768
Награды: 7
Статус: Offline
H. H. ВОРОНИН
«ЖИТИЕ ЛЕОНТИЯ РОСТОВСКОГО» И ВИЗАНТИЙСКО-РУССКИЕ ОТНОШЕНИЯ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XII в.

[cut=ч1+]
1

В статье «Андрей Боголюбскйй и Лука Хризоверг» мы попытались восстановить общий ход русско-визаитийской борьбы 60-х годов XII в. вокруг вопроса о церковной пезависимости Владимирской Руси. Мы говорили также о большой церковно-литературной работе, связанной с этой задачей: о владимирской локализации общих культов — Спаса и Богоматери, их литературной пропаганде, доказательстве их преимущественного покровительства молодой столице Северо-Восточной Руси, ее династии, «мизиньным людям» Владимирской земли. Но для аргументации перед лицом киевского митрополита и византийской патриархии прав Владимира на церковную самостоятельность было особенно важно доказать древность христианства на Северо-Востоке, нужно было иметь своих, местных святых, что уравняло бы Владимирскую Русь с Киевской.
На эту задачу и обращается особое внимание князя Андрея и его церковников.
Ростовская епископия, основанная в 60-х годах XI в., была одной из новых. Первый ростовский епископ Леонтий погиб в 1071 г. во время руководимого волхвами народного восстания, охватившего и самый Ростов. Этот факт был хорошо памятен в XII в., и мысль о церковном прославлении Леонтия, как первого «мученика» на Севере, была бы совершенно естественной и понятной. История этого церковно-политического акта отражена в замечательном и сложном владимирском литературном памятнике «Житии епископа Леонтия», раскрывающем русско-византийские отношения второй половины XII в. Анализу этого интереснейшего памятника и посвящена настоящая статья.
«Житие Леонтия» давно интересовало ученых. Еще К. Н. Бестужев-Рюмин писал, что «жизнеописания ростовских святых, дошедшие до нас в позднейших переделках, основою своею должны относиться к глубокой древности» 2. Большое внимание разработке литературной истории «Жития» уделил В. О. Ключевский, выводы которого были восприняты последующими исследователями 3. Следует сразу же сказать, что эти выводы далеко не всегда четки и точны, а скептицизм исследователя к исто рической документальности житийной литературы вообще и «Жития Леонтия» в частности сильно преувеличен. Поэтому, принимая ряд его положений, мы должны будем во многом разойтись с его выводами. «Житие» дошло до пас во множестве списков, разделенных Макарием на 4 а , а В. О. Ключевским на 6 редакций 5 (редакции, определенные Макарием, соответствуют I, II, III и VI редакциям Ключевского). Старшие списки распределяются так: I редакция — XIII—XIV вв., II — 1497 г., I I I и IV—XVI—XVII вв., V—XVI в., VI (краткая проложная) — 1429 г.6 Наибольший интерес представляют две группы редакций: I и II древнейшая краткая и III—IV распространенная. Для последней характерно введение в изложение дат и летописных текстов. I редакция «Жития Леонтия» 7 является в сущности «проложным сказанием» об открытии его мощей. Оно и носит соответствующее теме заглавие: «Во тъж день обретение честнаго тела преподобнаго отца нашего Левонтия епископа ростовськаго». Текст уже содержит все темы и сюжеты, которые в дальнейшем будут развиты и осложпены последующими редакциями. Рассказу об обстоятельствах открытия мощей предпослана краткая справка о жизни и деятельности Леонтия. Здесь сообщается, что Леонтий был цареградский грек и наследовал ростовскую кафедру после бежавших от язычников «преже бывших» епископов Федора и Илариона. Далее говорится, как Леонтий начал свою миссионерскую работу с детей, так как «старии» упорствовали в язычестве. Он устоял против свечах у гробницы Леонтия, который, встав из гроба, кадил по всей церкви. Пономарь сказал об этом епископу. На утрене зажгли свечи от святого огня, а по окончании службы некий клирик, вздумавший потушить свечу у гробницы, был наказан: «и шибе его ангел». Он оглох, онемел, был расслаблоп и по молитве у гробницы был исцелен. Текст завершается похвальным словом Леонтию.
II редакция 8 почти полностью совпадает с I, разнится лишь вступление и несколько расширена речь Леонтия, ободряющая испуганных восстанием соборян. Это и позволяет не рассматривать ее особо, объединив I и II редакции понятием краткой редакции. Пространные III и IV редакции 10 развертывают краткую и глухую справку о жизни и деятельности Леонтия краткой редакции в обширное вымышленное изложение его жизни в Царьграде, подвижничестве в монастыре, о том, как он по «гласу» свыше пошел к патриарху Фотию, горевавшему, что никто не может обратить в христианство упорных ростовцев. Тут развертывается оснащенная «летописным» материалом история крещения Руси Владимиром, о том, как поставленный им в Ростов первый епископ Федор построил здесь церковь «велми чюдну», но, не преодолев «неверьства» ростовцев, хотя и «многы люди крести», «изгнан бысть от них». Фотий назначил нового епископа—Илариона, но тот также сбежал.
Опять «глас» трижды указал опечаленному Фотию на Леонтия. Далее следует пространный рассказ, как патриарх уговаривал Леонтия пойти в Ростов. Посланный, наконец, «с клиросникы» на Русь, он прибыл в Ростов, ужаснулся «многому неверьству» и с молитвой приступил к делу. Но ростовцы «изгнаша его вон из града». Леонтий ушел и вблизи от города, на потоке Брутовщина построил церковку Михаила архангела и стал прикармливать кутьей «младенцев»; потом собрались и «старци», и Леонтий постепенно крестил их. Однако язычники упорствовали и собрались вооруженные, «яко изгнати ого из града и убити». Далее — та же, что и в краткой редакции, сцена чудесного укрощения язычников по молитве Леонтия, омертвевших и ослепших, исцеленных и крещенных им. И вместо ожидаемого мученичества Леонтий мирно скончался и был погребен в дубовой «чюдной» церкви. Последующее изложение содержит даты. После пожара Ростова, когда сгорел дубовый собор, князь Андрей в 1160 г. приказал строить каменную церковь. Когда в 1164 г. начали копать рвы под первоначальную малую церковь, нашли гроб епископа Исайи, а с увеличением храма — гроб епископа Леонтия. Последующее, вплоть до присылки саркофага Андреем, — как в краткой редакции. Но концовка иная: чудеса Леонтия происходят «в державу и в победу христолюбивому князю Андрею и всем православным христианам».
История с постановкой гробницы в новую церковь, излагаемая в III редакции подряд, в IV выделена в особое «слово о внесении телесе святаго отца нашего Леонтия епископа ростовьскаго в новую церковь и о мужи, исцелевшем у целбоноснаго гроба». Приезд Андрея (названного «благочестивым царем и князем нашим») в Ростов датирован здесь 1170 г. Текст о самом перенесении гробницы, вплоть до фразы о постановке «свещей великих», идентичен тексту краткой редакции. Далее (в IV «неверных», пришедших с оружием и дрекольем, чтобы изгнать его из града. Облачившись, он вышел к народу с клиром, и восставшие либо попадали «яко мертвии», либо ослепли; Леонтий исцелил и крестил их. Вскоре он «с миром к господу отыдо» и был погребен в церкви Богородицы, «юже бе создал преже [бывший его] 8 епископ». Далее рассказывается о пожаре этой церкви в 1160 г. и начале постройки новой, каменной. Князь Андрей думал построить небольшую церковь, но по просьбе «людей» увеличил ее. Во время земляных работ обнаружили гроб Леонтия. Это был «божий промысел». Князь Андрей радовался тому, что бог «в сей области, в моей державе сподобил еси сицевому скровищу откровену быти», и вскоре послал каменный саркофаг, в котором и поместили в Ростовском соборе останки Леонтия. Во II редакции есть концовка, что мощи Леонтия творят чудеса и исцеления «в славу богу нашему и в державу, и в победу христолюбивому князю». На этом кончается древнейший список, считающийся «неполным». Далее (по полным спискам) рассказывается, как с окончанием строительства каменного собора князь Андрей приехал в Ростов, поклонился «телу Леонтееву», поблагодарил бога и богородицу, что «сподобил мя еси сицего съкровища в области моего царствия видети — уже ничемже охуждсн семь». Мощи были поставлены «в раце на стене. . . и устрой свещи великы у гроба его».
Затем рассказ сразу переходит ко времени Всеволода III. Сообщается об установлении празднования Леонтию (23 мая) епископом Иоанном, так как якобы его гроб проявил чудотворную силу («многом же исцелением цветущим от гроба святаго молитвами»); при этом пространно описывается единственное чудоо зажженных ночью ангелами редакции) следует ряд частью датированных сведений летописного типа:
краткая передача «Повести об убийстве князя Андрея» (1174), сообщение о смерти епископа Леона, о конфликте Всеволода с митрополитом в связи с присылкой на мзде грека Николая и поставлении Луки (1185), о росписи им Ростовского собора (1188; «от погорелыя церкви дубовыя до подписи лет 27»), о его смерти 10 ноября и погребении 11 ноября во владимирском Успенском соборе, о поставлении епископа Иоанна (23 января 1190 г.) и его прибытии в Ростов 25 февраля. Всех этих вставок нет в III редакции. Также, в отличие от нее, датировано установление празднования Леонтию (1190) и чудо (1194); текст рассказа об этом и похвалы Леонтию почти точно совпадают с краткой редакцией, но концовка с прошением о молитве ΓΤΙ редакции повторяет краткую («за правоверпаго и христолюбиваго князя нашего»), в IV же редакции — «за правоверный и христолюбивый князи наша».
В списках III и IV редакций к этому тексту добавлено «Слово похвальное », или «Поучение» п , к рассмотрению которого, как и всеволодовской части «Жития», мы обратимся ниже.
2

В. О. Ключевский, давший наиболее обстоятельный анализ «Жития Леонтия», показал, что старшей редакцией является краткая Ï, которая представляет уже соединение части, составленной при Андрее, о чем ясно говорит название Андрея «князем н а ш и м», и заканчивавшейся описанием установки гробницы в новом соборе, и второй части, связанной с установлением епископом Иоанном празднования Леонтию и пропагандой первого чуда. Исследователь также исправил ряд ошибок, вкравшихся в работы его предшественников, датировав первую часть «Жития» временем между 1170 и 1174 гг. (до смерти Андрея), а вторую — между 1194 г. (датой чуда по IV редакции) и 1204 г., когда обрушился собор, хранивший гробницу Леонтия, о чем «Житие» еще не знает 12.
Следует прежде всего исправить начальные даты событий, отраженных в «Житии», которые благодаря доверию к датам текста IV редакции, прочно вошли в литературу. Из летописи известно, что Ростовский каменный собор был заложен в 1161 г., на другой год после окончания постройки Успенского собора во Владимире, причем указано, что «ту же обретоша святаго Леонтия в теле» 13. «Житие» сообщает, что распоряжение о постройке собора было дано Андреем в 1160 г., что согласно с летописной датой. Далее дата ошибочна: копать рвы начали якобы в 6672 (1164) г. 14, когда и открыли гроб Леонтия. Следующая дата также неверна — собор был якобы окончен в 6678 (1170) г., когда и прибыл Андрей на торжество установки гробницы 15. Эту дату принял и В. О. Клю чевскии, хотя из летописи известна точная дата окончания постройки и освящения собора— 1162 г.1в Следовательно, первая часть «Жития» фиксирует события 1161 —1162 гг., и нет оснований принимать дату ее составления между 1170 и 1174 гг. Ошибочные даты прочно вошли в литературу 17.
Новые данные для оценки этого начального текста принесли наши археологические исследования в существующем Ростовском соборе XVI в.
При раскопках в его юго-восточном углу, в приделе Леонтия, выяснилось, что белокаменный собор 1161 —1162 гг. был действительно поставлен «на месте погоревший церкви», как и указывает «Житие»: среди бута и грунта было обнаружено много угля от пожара «дивного» дубового собора. Далее здесь был вскрыт участок южной («иредней» — по «Житию») степы белокаменного собора 1161 — 1162 гг. с аркосолием Леонтия, украшенным некогда орнаментальной фресковой росписью, от которой сохранились незначительные фрагменты. Стоявшая в аркосолии белокаменная гробница, поврежденная и грубо реставрированная в 80-х годах прошлого века, по своей форме была тождественна саркофагу епископа Луки (1189 г.), открытому в 1951 г. при строительных работах во владимирском Успенском соборе. «Житие» указывает, что останки Леонтия «поставиша в раценастене » , что также точно соответствует действительности:
под саркофагом в аркосолии продолжалась белокаменная кладка степы, и а к о т о ρ у ю он и был поставлен. Еще более интересна другая деталь: по краям аркосолия, в изголовье и у ног Леонтия, оказались приложенные к стене белокаменные пьедесталы от упомянутых в «Житии» «свещей великих», устроенных князем Андреем «у гроба» Леонтия. Они были поставлены, по «Житию», уже в законченном отделкой соборе; это подтвердилось тем, что, как оказалось, белокаменные пьедесталы были поставлены н а г о т о в ы й п о л из майоликовых плиток 18. Таким образом, рассказ «Жития» археологически точен.
В связи с этим нельзя не отметить и живости описания самой находки гробницы Леонтия. При копании рвов «обретоша мертвых множество», т. е. строители рыли ров на месте христианского кладбища при сгоревшей дубовой церкви — картина, хорошо знакомая археологам, вскрывающим участки около храмов. Очень конкретно описан и дощатый гроб, который «бе покровен двема досками». Видимо, хорошо сохранились и одежды — Леонтий был погребен примерно лишь за 90 лет до этого.
Влажная болотистая почва у собора могла содействовать относительной сохранности органических остатков. Это удивило «археологов XII в.», и автор «Жития» отметил это («людем педоумеющимся»), точно указав, что сохранность останков была различной — «ризы его не истлеша, паче же и гроб», т. е. дерево сохранилось лучшз, чем ткань.
Таким образом, первая часть «Жития» протокольно точна и этим очень напоминает ту же конкретность, которой отмечено составленное во Владимире до 1165 г. «Сказание о чудесах Владимирской иконы», и особенно описание чуда с падением створ Золотых ворот 18. Нет сомнения, что первая часть «Жития» составлена не в 1170—1174 гг., т. е. 8—12 лет спустя после описываемых событий, а непосредственно вслед за ними, т. е. принадлежит к той же поре интенсивной литературной работы во Владимире, когда создавались и другие упомянутые нами выше произведения. Эти наблюдения позволяют с большим доверием отнестись к тексту «Жития», являвшегося своего рода ответственным протоколом политически важного события — появления нового русского святого, первого в Северо- Восточной Руси. Как мы знаем, в связи с борьбой Андрея и его кандидата во владимирские епископы или митрополиты Федора за независимость владимирской церкви ростовский епископ грек Леон вместе с Андреевой мачехой — гречанкой остро конфликтовал с Андреем. Конфликт закончился вскоре их высылкой из Руси. Отметим также, что и пожар Ростовского собора, совпадающий с моментом окончания Успенского собора во Владимире (который Андрей мыслил как кафедральный), •— не случаен. «Житие» сохранило драгоценную подробность: Андрей не собирался строить в Ростове большой епископский собор, явно показывая, что епископии здесь больше не быть. «И бе церковь мала основана и начата людие молитися князю Андрею абы повелел церковь боле заложити, едва же умолен бы в повеле воли их быти». За краткой благостной фразой скрыто, видимо, крупное столкновение Андрея с ростовской знатью, которая «едва умолила» князя, так что «владимирский самовластец» должен был уступить:
собор, как показали раскопки, был выстроен гораздо большим, чем храм Андреевой столицы — Владимира! И здесь в «Житии» пущен в ход характерный для владимирских писателей и летописцев прием изворотливого оправдания княжеской неудачи небесной волей — «се бысть всемудрого бога промыслом», так как благодаря увеличению собора и нашли «тело» Леонтия, столь важную для политических замыслов Андрея реликвию. Переданные «Житием» слова Андрея ясно выражают политическую значимость этого события. Он поблагодарил бога «яко в сей области, в моей дръжаве сподобил еси сицевому съкровищу откровену быти», и, «поминая спасеное слово, глаголаше: „яко утаил еси от премудрых и разумных и открыл еси младенцем". И посла въекоре гроб камен положити в нем тела святаго». Смысл слов Андрея особенно ясно раскрывается при последующем его прибытии вместе с «мужами своими» в Ростов на торжественное перенесение гробницы Леонтия, когда он «целова святыя мощи и вси мужи его». При этом Андрей повторил свою благодарственную молитву, что ему довелось «сицова съкровища в области моего царьствия видети, уженичем же охужденеемь». Появление нового святого и его «нетленных» останков повышало престиж Владимирской Руси, она была не «охуждена» по сравнению с Киевской, где уже славились чудесами гробницы Феодосия Печерского и Бориса и Глеба. Характерны и кажущаяся поздней горделивая формула «область моего царствия », и развернутое генеалогическое определение «князь Андрей сын великаго князя Георгия внук Володимерь», с которым мы встречаемся в другом владимирском произведении 60-х годов — «Сказании о празднике Спаса». Все это — словесное отражение тех идеи о могучей княжеской власти, которые пронизывают всю владимирскую литературу 60-х годов вплоть до «Слова Даниила Заточника» и «Повести об убийстве Андрея ».
Такова связанная с реальной действительностью «протокольная» часть «Жития». Она в сущности и была таковой — запиской о пожаре собора, постройке нового, каменного,-открытии мощей Леонтия и внесении его гробницы в новый собор. Поэтому, как мы говорили, и самый текст «Жития» в древнейшем списке XIII—XIV вв. носит соответствующее название: «Во тъж день обретение честнаго тела преподобнаго отца нашего Левонтия епископа ростовьскаго». Рассмотренный текст легко представить и внесенным без малейшей редакционной обработки на страницы владимирской летописи. Но в ней, как увидим далее, вся история постройки Ростовского собора и открытия мощей Леонтия отсутствует.
3

Остальное в рассматриваемом тексте, т. е. его собственно житийная часть, присоединенная в качестве введения к основной, не менее интересно для историка, как литературно-исторический миф, вызванный к жизни задачами той же церковно-полнтической борьбы 60-х годов. Эта «биографическая» часть, превратившая документ летописного характера в покое подобие жития, составлялась через 90 лет после смерти Леонтия. К этому времени никаких воспоминаний о его действительной жизни уже не было, что допускало любые вымыслы в ее описании и определило стереотипность его содержания. Однако в ростовском епископском летописце все же имелись немногие точные сведения о времени поставления Леонтия, о постройке им рубленного из дуба "собора, наконец, о ростовском восстании, когда Леонтий и был убит 20. 70 лет спустя после составления «Жития» владимирский епископ Симон на страницах «Патерика» прямо назвал его «мучеником», поставив его рядом с киевскими варягами-христианами 21. Прославление Леонтия как мученика, отвечавшее подлинному факту его убийства, несомненно, облегчило бы его канонизацию.
«Житие» в сущности и подводило к трагическому финалу, рассказав, как «устремишася невернии на святопомазаную главу ови со оружием, а друзил с дрекольемь як о изгнати его из града н убити и». И тем не мепео автор «Жития» предпочел изобразить иной, благополучный конец, что Леонтий «къ господу, его же изъмлада возлюби, с миром отиде. . .». Таким образом, «мощи» Леоптия оказывались не останками «мученика», павшего в борьбе с язычеством, а всего павсего якобы «нетленным» телом праведного пастыря и крестителя язычников.
Это сознательное отступление от истины было продиктовано главной идеей «Жития» — о древнем крещении Ростовской земли и древности ее епископии. В краткой редакции этот миф изложен сжато, всего в одной первой фразе текста: «Се блажепый Левонтей Костянтиня града рожай и въспитание и за премногую его добродетель епископом поставлен бысть Ростову зане преже бывший ту епископи Феодор [и] Иларион избегоша, не терпяще неверьствия и многа досаження лгодий». В другом списке той же древнейшей краткой редакции 22 первая фраза сохранила одну драго ценную реальную подробность: «Сей блаженный и Костянтина града ражай и въспетание русский же и мерьский язык добре у меяше, книгам руским и греческим велми хытрословесен сказатель, от уности оставив мир и бысть черноризець чюден». Для человека XII столетия, слышавшего не раз еще живую речь иноязычного мерянского населения — аборигенов Владимирской Руси23, это пояснение было вполне закономерным: Леонтий проповедовал в Мерянской земле.
Так, по «Житию» оказывается, что Леонтий — не печерский монах-киевлянин, а грек, уроженец «Костентина града»31, откуда он был поставлен на ростовскую епископию следом за «первыми» епископами Федором и Иларионом. «Греческое происхождение» Леонтия облегчало решение вопроса о его канонизации (канонизация русского епископа встретила бы сопротивление митрополита-грека и патриарха), а также давало понять, что и его предшественники — также царьградские выходцы, поставленные якобы непосредственно патриархом. Этот мотив уже откровенно и обстоятельно развивался в последующих пространных III и IV редакциях «Жития», где греческие епископы, прибывшие во Владимир, ставятся на новые кафедры и епископ Федор посылается с князем Борисом в Ростов, где и строит первую церковь 25. В этом своем утверждении владимирский автор мог, прлвда-г-вослаться на «Сказание о Борисе и Глебе» епископа Лазаря, который утверждал, что «самодръжец вьсей русьскей земли» Владимир «святыимь крещением вьсю просвети сию землю ρусьску» 26.
Следовательно, Леонтий — не первый епископ, а преемник двоих предшественников, также греков, лишь з а в е р ш и в ш и й начатоеими дело христианизации Северо-Востока 27. Это и заставило отказаться от действительных фактов: убийство Леонтия язычниками еще более подчеркивало бы фиктивность творимой к вящей славе Владимирской земли легенды.
Так был составлен «документ», утверждавший, что ростовская епископия искони была подведомственна непосредственно константинопольскому патриарху и имела все основания оставаться автокефальной. «Политическая тенденция автора [жития Леонтия], —пишет исследователь, — сказывается в желании поддержать попытку Андрея Боголюбского получить для Владимира самостоятельную, независимую от Киева епископскую кафедру»28. Хотя Леонтий был канонизован лишь при Всеволоде (1194), Андрей сразу же по открытии «мощей» начал заботиться о его церковном прославлении. При своем Боголюбовском дворце он построил посвященную ему небольшую церковь. Есть основания думать, что в верхней комнате лестничной башни дворца при Андрее была написана фреска, изображавшая Андрея, коленопреклоненного перед богоматерью, и стоявшего позади нее Леонтия29.
Уже цитированный выше список «Жития» по сборнику XV в. Кириллова-Новоезерского монастыря содержит еще один драгоценный фрагмент текста, проливающий свет на обстоятельства составления записки об открытии мощей Леонтия. Здесь, после концовки древнейшего «неполного» списка XIII—XIV вв.30 и списка 1459 г. («сдевающе преславная чюдеса. . . и в державу и победу христолюбивому князю») 31, читаем следующее: «на утеху душам и телом нашим и в державу и в победу христолюбивым князем нашим. А з же, твой раб, но достоянию чем по-хвалититя могу , но малое приимиславослово се [может быть, словесе? ]. Радуйся наставнице наш и учителю. Ты похитил еси душа наша от грязи дна адова и омыл ны святым крещением и накормил ны брашном нетленного живота. И ныне, блаженниче, πомолися за мя всемилостивому царю Спасу Христу да без напасти житейскую пучину прейду помилован милостью его, ему же слава съ отцем и сыном, и святым духом ныне и присно и в веки. Аминь» 32. Эта явно концовочная, значительная по смыслу часть, а также наличие древнейшего списка XIII—XIV вв. «неоконченного» текста I редакции позволяют думать, что уже в данный момент, т. е. еще до постановки гробницы в новый белокаменный собор, составленный текст был размножен и обращался в этом своем незавершенном виде — важность события требовала незамедлительной информации о нем, что и отразилось в списке XIII—XIV вв.
Не менее существенно и другое. Приведенный текст, где мы выделили разрядкой ряд личных выражений, напоминает нам те личные ремарки и дополнения, которые встречаются в других памятниках владимирской литературы 60-х годов, связанных с праздниками Покрова и Спаса 33. Как там, так и здесь они принадлежат самому князю Андрею, который, следовательно, принимал непосредственное участие в составлении начальной редакции «Жития Леонтия» — записки об открытии его мощей. Видимо, отсюда и документальная точность передачи слов Андрея и его оценки политического значения события — обнаружения столь важных для него останков первого святого Владимирской Руси. В этой связи следует обратить внимание на одно кажущееся трафаретной
цитатой место в речи Андрея, где он, «поминая спасеное слово, глаголаше: „Яко утаил еси от премудрых и разумных и открыл еси младенцем" ». Было ли так сказано Андреем в действительности или эти слова внесены непосредственным составителем документа, мы не можем сказать утвердительно. Но интересно, что ту же цитату вспомнил автор летописной «Повести о междукняжии», завершившей Владимирский свод 1177 г. Приведем это место «Повести»: «Сего же Михаила [т. е. Андреева младшего брата] избра бог и святая богородица, яко в еуангельи глаголеть: „исповедаю ти ся, отче господи небеси и земли, яко утаиле с и от премудрых и разумен открылес и младенцем ".
Тако и зде не разумеша правды божья исправим ростовцы и суждалци давний творящеся старейший, новии же людье мезинии володимерьстии, уразумевше, яшася по правъду крепко. . ,»34. Автор летописного рассказа взял сентенцию не непосредственно из евангелия, но из «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона, почти дословно повторяя его текст.
Иларион говорит о «старом» законе — иудействе и «новой» благодати —христианстве и рассказывает об их борьбе: «и не нринимаше въ Иерусалиме христианская церквы епископа необрезана, п о н е ж е стар е й т е т в о р я щ е с я сущие от обрезания насиловаху на христианин, рабичичи на сыны свободный». И далее: «Тако июдейство, аще и прежде бысть , но благостию христиане болши беша». Иларион также утверждал, что для новой веры нужны новые люди: «Лепо бо бе благодати и истине на новые люди въсияти» 35. Сравнивая подчеркнутые нами слова Илариона с приведенным текстом летописной повести, можно утверждать, что, пользуясь «Словом о законе и благодати», автор повести как бы проводит прозрачную аналогию: старая боярская «правда» подобна «ветхому закону» — иудейству, а новая «правда» владимирских горожан — «новой благодати», христианству. Здесь, в летописной повести, смысл евангельской цитаты ясен: «премудрые» — это ростовцы и суздальцы, бояре, хотя и «старейший», но не понявшие божьей правды, которая оказалась ясной «младенцам» — владимирским мязиньным людям, горожанам, избравшим Михалку. Соблазнительно думать, что и в «Житии Леонтия», и в речи Андрея по поводу открытия мощей Леонтия та же цитата имеет тот же политический подтекст — останки Леонтии не открылись самим ростовцам, а бог открыл их на пользу «младенцев», владимирских и иных мизиньных людей. Ростовский епископ становился в их борьбе на их сторону. Это толкование может быть подтверждено свидетельством вымышленного «Жития» Леонтия о том, что «старцы» упорствовали в неверии и он стал совращать в христианство «детей». Вспомним также, что боярская знать не очень верила в какие-либо мощи, о чем свидетельствует знаменитый рассказ Киево-Печерского патерика о суздальском боярине Василии, проявившем явный скептицизм к святости останков Феодосия печерского 36. Сказанное позволяет утверждать, что и сама политическая концепция изучаемого документа — легенда о древности христианства на русском Северо-Востоке — была связана с инициативой князя Андрея. Прямая связь этого политического мифа с вопросом о самостоятельности владимирской церкви позволила В. О. Ключевскому с полным основанием предположить, что в этом деле прямым образом участвовал и епископ Федор, что «под влиянием феодоровских взглядов» и могло сложиться «это предание, столь согласное со стремлениями Фоодора»37. Упориая церковно-политическая борьба Андрея и Федора, освещенная выше, и была причиной того, что канонизация Леонтия не получила поддержки митрополита. Она произошла лишь позднее, при Всеволоде III, когда, учитывая опыт Андрея, в «Житии» «уничтожили следы стремлений Федора » 38.
[/cut]
 все сообщения
pythonwin Дата: Среда, 15.06.2011, 11:06 | Сообщение # 10
Орда-Эджен
Группа: Станичники
Сообщений: 1768
Награды: 7
Статус: Offline
H. H. ВОРОНИН
«ЖИТИЕ ЛЕОНТИЯ РОСТОВСКОГО» И ВИЗАНТИЙСКО-РУССКИЕ ОТНОШЕНИЯ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XII в.
[cut=ч2+]
4

4
В свете изучения краткой редакции «Жития» Леонтия и выяснения ее церковно-политической задачи приходится по-новому оценивать отражение легопды о ранней христианизации Северо-Востока в русском летопи сании. Этот вопрос заслуживает специального анализа. Здесь же мы коснемся его лишь применительно к нашей теме. Интересно прежде всего, что в раннем летописании Владимиро-Суздальской Руси нет упоминаний ни о постройке Успенского собора в Ростове Андреем Боголюбским, ни об открытии мощей Леонтия. Нет здесь и прямого отражения политического мифа о древности христианства на Севере. Только в уже упоминавшемся рассказе о междукняжии 1176—1177 гг., где автор-владимирец оспаривает ростовский приоритет, прорывается фраза об основании Владимира князем Владимиром Святославичем: «постави бо преже градо-сь великий Володимер, и потом князь Андрей» 39. Однако в позднейшем общерусском летописании эти темы выступают развернуто в виде как бы двух конкурировавших, но слившихся версий — ростовской и владимирской. Так, например, в Воскресенской летописи под 990 г. сообщается о приходе Владимира в Суздальскую землю, об основании им «во свое имя» города Владимира, укреплении его валами, постройке деревянного собора Богородицы и крещении всех людей «русских» и «наместниц» (т. е. местного иноязычного мерянского населения). Под следующим, 991 г. читаем о поставлен!«! в Ростов полученного «у Фотия патриарха» епископа «Феодора Гречина», который построил здесь дубовую церковь Успения. Здесь же приведен перечень служивших в ней епископов, открываемый именами Федора и Илариона и заканчивающийся седьмым епископом — греком Леоном и сообщением о пожаре этого храма через 168 лет 40.
Поиски источников этих сведений ведут к ростовскому владычному летописанию — может быть, к своду владыки Григория (умер в 1416 г.) 41. Относительно версии об основании г. Владимира Владимиром Святославичем принято считать, что она есть «отражение идеологии правительственных кругов Москвы XV—XVI вв., стремившихся подчеркнуть значение г. Владимира и его патрональной святыни — Успенского собора »42. Теперь совершенно ясно, что роль московских книжников сильно преувеличивалась. Легенда о древности христианства на Северо-Востоке была создана в 60-х годах XII в. владимирской действительностью в обстановке борьбы за церковные права Владимирской Руси, борьбы с греческой «игемонией», противоречий между старым Ростовом и молодой столицей Владимиром, оспаривавших друг у друга церковное «первородство ». Можно думать, что эта легенда вошла и в летописание и сводчики ростовских владык использовали в своей работе недошедшей до пас древний летописный материал. На это может указывать точность перечня служивших в деревянном Успенском соборе Ростова владык от легендарных греков до грека Леона, а также конкретность деления якобы крещенных Федором жителей на колонистов-русских и «наместпиц»-мерян.
Детальное текстологическое изучение летописных передач этой легенды, может быть, позволит уточнить ответ. Возможно, однако, что владимирское летописание и агиография, обслуживая одни и те же политические нужды и находясь в руках того же, руководимого князем Андреем кружка владимирских писателей, не имели четкого разграничения своих задач. Оценивая преемственность литературной традиции Северо-Восточной агиографии от киевской, С. Λ. Бугославский справедливо писал, что «по-прежнему в житиях сочетаются элементы агиографические и документально-летописные. . ., что северовосточные агиографы смотрели на свой труд не только как на обслуживание интересов церкви, но и как на задачу политическую и историческую», что «тесная связь летописания и агиографии, как разделов историко-публицистической работы, не прерывалась в Ростовской земле. . .»4Я Любопытно, что созданная владимирскими книжниками историческая легенда о древности христианства на Северо-Востоке оказывалась несогласованной с другими владимирскими же произведениями этой поры.
Так, папример, в «Сказании о чудесах Владимирской иконы» население Ростовской земли называется «новопросвещенным», т. е. недавно крещенным, что было исторически верно, но противоречило легенде о «первых» епископах-греках 44. Несомненно также, что память об основании г. Владимира Владимиром Мономахом в 1108 г. была жива; как можно думать, запись об этом имелась в юрьевом суздальском летописце, равно как в его первых ростовских записях содержались положительные сведения о начале ростовской епискошш в 60-х годах XI в., деятельности Леонтия и его убийстве восставшими язычниками, о чем знал по «старому летописцу ростовскому » один из составителей Киово-Печерского патерика — владимирский епископ Симон. Тем не менее миф о древности христианства на Северо-Востоке, созданный книжниками Андрея Боголюбского, прочно вошел через «Житие» Леонтия и ростовское летописание в общерусские летописные своды, политическим тенденциям которых он был очень созвучен. Он встретил доверие и у историков церкви45, и даже в советской историографии'16. Вернемся к литературной истории «Жития» Леонтия.
Как мы уже говорили выше, в связи с анализом древнейшей части «Жития Леонтия», к ней в 90-х годах примкнул текст об установлении празднования Леонтию епископом Иоанном, о первом «чуде» у гроба Леонтия и «Похвальное слово» в его честь.
Бремя этих мероприятий Иоанна в пространной редакции «Жития» определяется так: сначала, в 1190 г., Иоанн установил празднование Леонтию 23 мая, а якобы четыре года спустя, в 1194 г., произошло первое и единственное «чудо» 47. Вызывает сомнение, что это «чудо» было организовано церковниками п о с л е установления празднования: вероятнее думать, что оно и имело смысл лишь как повод для местного церковного прославления Леонтия. Действительно, Тверской летописный сборник донес до нас сообщение, укрепляющее наше недоверие к датам «Жития».
Здесь под 1194 г. читаем, что «того же лета ростовьский владыка Иоан сътвори Леонтию епископу, ростовскому чюдотворцу память; и оттоле начата празноватиему» "8. Таким образом, память Леонтия начали праздновать в связи с организованным для этой цели чудом. Мы пока не знаем непосредственных мотивов, вызвавших это мероприятие ростовского епископа. Во всяком случае Всеволод III был, очевидно, к нему не причастен. Как мы увидим далее из данных составленного Иоанном II канона Леонтию, теперь его почитание использовалось, в частности, не в общеполитических и общерусских интересах Владимирской земли, как при Андрее, а в целях узкоместных, проростовских, для возбуждения еще не потухшего недовольства церковным и политическим приоритетом Владимира.
Так как по уже известным нам мотивам о насильственной смерти Леонтия его «Житие» умалчивало и он шел в русский пантеон не как «мученик», а «нетленность» его останков, прокламированная в «Житии», являлась явной выдумкой, то важно было привлечь внимание к гробу Леонтия, организацией какого-либо громкого «чуда». Это и было осуществлено и пространно описано в дополнении к «Житию», сделанному в эту пору.
Сравнивая этот, кратко изложенный выше рассказ с лаконичными и предельно простыми рассказами «Сказания о чудесах Владимирской иконы», легко ощутить его многословность и подробность, призванные убедить в истинности происшедшего. Но эта обстоятельность рассказа с еще большей ясностью уличает самих организаторов чуда, ростовских соборян. Очень эффектную картину ночного богослужения вставшего из гроба Леонтия и свет зажженных ангелами свечей у его саркофага «видел» лишь соборный пономарь, сообщивший обо всем епископу Иоанну. Но этого мало — в инсценировку был введен еще один из соборян, «некто от клирик», который якобы рискнул по окончании утрени погасить горевшие «ангельским» огнем свечи у гроба. «И глибс его ангел [ср. «шибе его бес» в летописном рассказе 1071 г. о чудском волхве] и бысть раслаблен ру- кама и ногама глух и нем пемогий ся ни двинути». Наказанный начал молиться богородице и Леонтию о прощении. При этом еще до «чуда», «людье же от страха видевше чюдо се отидоша»! Епископ же «сего [т. е. клирика] иовеле ту пустити [куда? ]». Покаяние клирика, продолженное за литургией, привело к его «исцелению» — «вси же людье прославиша милоссрдаго бога и пречистую его матерь, даровавшего таковую благодать граду Ростову».
Далее непосредственно следует «Похвальное слово» Леонтию (произнесенное, видимо, самим епископом Иоанном), призывающее молящихся соблюдать божьи заповеди, а также «не ленитися почтити праздника сего и похвалити своего учителя [т. е. Леонтия]». Используя «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, автор приравнивает Леонтия к апостолам Петру и Павлу, царю Константину и Владимиру, крестителю Руси. Любопытно, что, пользуясь «Словом» Илариона, автор «Похвального слова» Леонтию повторяет его мысль, что «зде бо апостолы не были». Это позволяло поднять авторитет «апостольской» миссии Леонтия. Но, с другой стороны, это решительно отвергало легенду о посещении Руси и ее крещении апостолом Андреем Первозванным. Известная на Руси уже в конце XI в. и внесенная в «Повесть временных лет», она была по существу антигреческой и использовалась в деле Клима Смолятича, а позднее для защиты падавшего авторитета Киева49. Следовательно, автор «Похвального слова» явно придерживался греческой ориентации, о чем мы сможем определеннее говорить дальше. Автор завершает проповедь обращением к заступничеству Леонтия «за правовернаго и христолюбиваго князя нашего и за вся люди своя». Отметим, что и здесь проскальзывает намек на «мученичество» Леонтия («не постыдно предася за веру»), а также отголосок легенды о «первых» епископах-греках («с прежними почивая святители»).
Таково добавление к «Житию Леонтия», сделанное в 1194 г. при епископе Иоанне или им самим. Последнее предположение подкрепляется другими дапными о литературной деятельности Иоанна. Как уже отмечалось в литературе, епископ Иоанн составил канон епископу Леонтию, сохранившийся в составе «Службы» ему с указанием автора: «канон святому Леонтию ростовскому — творение Иоанна епископа тоя же богоспасаемые епископиа» 50. Обследование ряда списков «Службы» показывает, что Иоанном был составлен не один, а два канона. Первый — более обширен51, второй — более краток52. В ряде списков «Службы» оба канона сплетены в единое целое53. Оба канона в своих конкретных данных опираются на краткую редакцию «Жития» (хотя эти реальные исторические или литературные подробности тонут в трафаретных похвалах и риторических молитвенных обращениях общего свойства). Таковы в I каноне упоминания о проповеди Леонтия, о восстании язычников («бес подвиже устремление людско на святопомазанную ти главу, ты же молитвою разъслаблены и немощны новерже я»), о «нетлении» его останков, о чуде со свечами и клирике; интересен проскользнувший и здесь, как и в «Слове» Иоанна, намек на насильственную смерть Леонтия («яко жрътва благоприятна въ воню благоуханна принесеся Христу»); в молитве к Христу просят: «врагов нечестивых державу [выю ] низложи [низверзи ] под нозе православному [правоверному] и благоразумному князю нашему»54. Отметим здесь, что культ Леонтия мыслится соподчиненным главному владимирскому богородичному культу. В разобранном выше рассказе о чуде с клириком пострадавший прежде всего обращается к богородице, а потом «ко гробу» Леонтия. Также и в I каноне обращения к нему отходят как бы на второй план рядом с обращениями к богородице. Он в сущности выступает как посредник между нею и людьми. Позднейший рассказ о чуде с расслабленным отроком (XVI в.) упоминает о находившейся в Ростовском соборе иконе богоматери с предстоящим Леонтием 5б. Если I канон лишен каких-либо местных ростовских тенденций и, возможно, был рассчитан на отправление службы во Владимире, что и определило выдвижение на первый план богородицы — главной патронессы Владимира, то II канон откровенно проникнут местной ростовской тенденцией. Леонтий — «пастырь и учитель граду Ростову», «Ростовьстей земли светило великое»; «светел воистинну и пречестен и выше мпогых град превъзнесеся Ростовьскый град, имея в себе пречистую церковь вла-
дычици богородици, в ней же положен бысть бисер безъценный», т. е. останки Леонтия. Приведенные слова ясно выражают неугасающую в Ростове мысль о его приоритете над Владимиром и, может быть, даже намекают на величие ростовского Успенского собора, превосходившего владимирский.
Эта тенденция II канона хорошо связывается с рассказом «Жития Леонтия » о чуде 1194 г., где также подчеркнуто, что бог даровал «таковую благодать граду Ρосτову», а не всей земле. В другом месте II канона величие Ростова прокламируется в еще более широком аспекте.
Якобы «пелены» Леонтия были и в Царьграде: «Твоими пеленами хвалится царьский град, богомудре святителю, множае красится Ростов, пречестное тело твое дръжа, яко богатьство истиньно. . .». В воображении ростовского епископа Ростов соперничает с самим Царьградом! Но при этом во II каноне нет и намека на антигреческий миф о легендарных предшественниках Леонтия епископах-греках или о крещении Ростовской земли Владимиром.
Интересны и два других места II канона, позволяющие видеть в них глубоко запрятанную политическую контроверзу. Видимо, напоминая о роли Андрея в открытии мощей Леонтия, Иоанн пишет: «Князь убо паче обретению твоему радуется, не же ли порфире своей, священник же божественый любовию съзываеть верных множьства, святителю Леонтие, и просвещения божественаго исполняются ». И в другом месте: «Князь православный усердно тя сретаеть въкупе со христолюбивыми людьми, п а с т ы р ь же л у ч ь ш ий простираеть руце к тебе и прикасаеться пречистем теле твоем и с веселием вопиеть благодарно. . .». Здесь внешне все бузупречно — дважды подчеркнуто единодушие княжеской власти и церкви в организации нового культа. Но нельзя не обратить внимания на особое восхваление епископа: он «божественый» и «лучший», он ближе к новой святыне, он видит в ней источник христианского «просвещения». Он как бы противополагается князю, который, по словам II канона, осмысливает «обретение» мощей в одном ряду со своим политическим авторитетом, своей «порфирой» 56.
Не сказываются ли здесь в завуалированной форме внутренние противоречия между главой церкви и крепнущей княжеской властью? Припоминая подчеркнутый проростовский топ II канона, который едва ли ласкал княжеский слух после ожесточенной борьбы Всеволода III с ростовской знатью, легче ощутить и в этих, по форме лойяльных, репликах Иоанна в адрес князя особый скрытый смысл. Вспомним, что позднее владимирский сводчик 1212 г. удалит из летописи сообщения о деятельности Иоанна, а в 1214 г. Юрий Всеволодович попросту прогонит его с престолаъ'''. Можно в заключение указать на отдельные места, говорящие об использовании Иоанном литературных произведений 60-х годов. Так, в I каноне обращение к богородице: «спаси люди и град к тебе уповающая »— напоминает лейтмотив «Службы на Покров». Прямую связь с памятниками Покровского культа обнаруживает моление к богородице II канона: «весь мир π о к ρ ы й к ρ и л о м а с в о и м а, . . . пречистеи си руце въздеющи к нему [Спасу] избави нас от грядущего гнева».
6
Здесь же мы должны рассмотреть находящееся в пространной редакции «Жития Леонтия» обширное «Поучение на память святаго отца нашего Леонтия епископа ростовьскаго чюдотворца»58. Видимо, оно существовало в виде особого сочинения и было присоединено вместе с расширенным материалом краткой редакции к редакции пространной. Изданное в 1858 г. и отнесенное издателем к о в р е м е н и в с к о ре п о с л е о т к р ы т и я м о щ е й Л е о н т и я 5 0 , оно было отмечено и В. О. Ключевским, который, однако, ночему-то счел это определение лишенным «всяких оснований» и датировал его временем 1467— 1514 гг. по дате написания сборника (1514), где оно было им встречено 60. Думаем, однако, что этот приговор почтенного историка поспешен и несправедлив и что ближе к истине определение первого издателя памятника.
«Поучение» составлено в Ростове и произнесено здесь, конечно, не ранее 1194 г. — времени установления празднования Леонтию. Оно и начинается с обращения к «христолюбцам», собравшимся вновь «пакы» на «светлое тръжество» праздника Леонтия «в великий сой духовный всесвященпый храм пречистыя богоматере», т. е. в ростовский Успенский собор, который с полным основанием мог быть назван «великим». Как и во II каноне Иоанна, здесь сквозит мысль о местном, ростовском значении Леонтия — «сь бо ростовьскую землю просвети». «Поучение» явно зависимо от «Похвального слова» Иоанна, приведенного в кратком «Житии Леонтия», и как бы развертывает его (так, вместо краткого совета «не лениться» в соблюдении «заповедей господних» здесь они приведены полностью). Как в «Слове» Иоанна, так и в «Поучении» еще более широко используется «Слово о законе и благодати» Илариона, из которого включаются
почти без переработки целые куски:
«С л о в о о з а к о н е π б л а г о -
д а т и»
«Лепо бо бе благодати и истине на новый
люди въсияти, не вливают бо, по
словеси господню, вина поваго — учения
благодатна в мсхы встхы обетнгав-
шая в июдействе, сиде ли просядутся
меси и вино ирольеться. . . Но ново
учение ноны мехы, новы языкы новое
и сблюдеться якоже и есть. Вера бо
благодатная по всей земли распростреся
и до нашего языка русьскаго дойде и
законное озеро преете и еуангельскый
же источник наводнився и всю землю
покрыв и до нас пролиявся».
«. . . и всем быти кростьяном малыим
и великиим, рабом и свободным, уныим
истарыим, богатым и убогим. . . ивъ едино
время вся земля паша въелави Христа
со отцемь и ст> святымъ духом. Тогда
начат мрак идольскый от нас отходити
и яаря благоверия явишас. . .»
«П о у ч е н и е»
«Лепо убо благодати истиные на новыя
люди въсияти, не вливаеть бо, по словеси
господню, вина новаго учепиа благодатна
в мехы ветхы обвинявшая, аще
ли просядутся меси и вино пролиется,
ново учение, новы мехы, новы языки,
но обое съблюдается якоже есть вера
благодатная по всей земли простреся
и до нашего языка русскаго изиде,
июдойское езеро иемге и еуангельскый же
источник наводни вся и, всю землю
покрыв и до пас изиде».
«И всем быти христианом сътвори ма-
льщ и великым, рабом и свободным,
употам и старым, богатым и убогым.
И въ едино время убо вся земля наша
възелавит Христа съ отцемь и с пресвятым
духом. Тогда нача мрак идольскый
от нас отходити и свет благоверна во-
сиа. . .»

Легкость компиляции определялась сходством задачи обоих произведений: прославления «крестителей» Владимира и Леонтия, торжества христианства над иудейством и язычеством. Можно указать и на более вольные парафразы из «Слова» Илариона; например:
«Слово»
Владимир «с ризами ветхаго человека сложи тленная. . . и изыде от купели белообразующися». «просящим подавая, нагыя одевая, жадныа и алчпыа насыщая, болящим велико утешение посылаа, должныа искупаа, работнаа свобождаа». «П о у ч е н и е»
«яко да ветьхаго человека съвлецемся,
яка да явимся паче снега бела».
«йлчныя напитай и жаднъш папой,
нагыя одевай, странныя приемли, бол-
пызс присещай, нищая введи в дом свой,
сиротам буди во отца место. . .»

Любопытно сходство детали: Владимир — «друже правде», а Леонтий — «друже» Христов.
Кое в чем можно ощутить перекличку «Поучения» с «Поучением» Мономаха. «Страхом и трепетом почти Христа, якоже той тя почте, от небытиа тя в бытие приводе и тебе ради все сътвори видимая же и невидимая — небо и землю, солнце и месяць и звезды, море и рекы и киты, источьникы, зверие и птици, и вся четвероногиа сътвори, да тя възведет в первое райское место». Этот текст напоминает по своему замыслу знаменитое рассуждение Мономаха: «Иже кто не похвалить, ни прослапляеть силы твоея и твоих великых чгодес и доброт, устроеных на сем свете: како небо устроено, како ли солнце, како ли луна, како ли звезды, и тма и свет, и земля на водах положена, господи, твоим промыслом! Зверье разноличнии, и птица, и рыбы украшено твоем промыслом, господи! И сему чюду дивуемы, како от персти создав человека. . . И сему ся подивуемь, капо птица небесныя из ирья идуть и первее в наши руце. . . Все же то дал бог на угодье человека, на снедь, на веселье. Велика, господи, милость твоя на нас, иже на угодья створил еси человека деля грешна»! 61 Как мы доказываем в специальном исследовании, «Поучение» Мономаха находилось в руках владимирских книжников и было впервые включено во Владимирский свод 1169—1177 гг., что усиливает правомерность сделанного сопоставления. Но если широкая картина мира у Мономаха проникнута светлым и радостным восприятием жизни, то в «Поучении» она лишь повод и причина для почитания Христа «со страхом и трепетом». Нет здесь и той идеалистической картины человеческой
жизни, какую рисовали владимирские писатели 60-х годов, создававшие иллюзию социального мира и воспевавшие неизменно доброе к чтущим его людям божество. Здесь все звучит иначе: Леонтий» «землю удиви чюдесы с т р а ш н ы м и » , он не только «молитвенник» о людях, но и суровый судия, не прощающий грехов: «аще ли не останущеся от пръвых грехов своих, но и другиа прилагаем, то не послушают нас святии ни дасть ны бог прощениа, н ой з д е т о м и т р а н а м и , и по в ъ с к р е с е н и и муце в е ч н е й п р е д а с т ь. . . » . Гроза «страшного суда» решительно входит в арсенал аргументов проповедника. И не случайно вместе с картиной мироздания, направленного на благо человека, в «Поучении» приводится воспоминание о памятнике более чем столетней давности, об угрожающем «Слове о ведре и казнях божиих», использованном в «Повести временных лет» в связи с рассказом о нашествии половцев и киевском восстании 1068 г.62 Автор «Поучения» пишет: «Но ты, того оставль, служеши твари бездушной, яко богу, да того ради бывает небо затворено бездождия плодом, пагуба ово сланою, ово градом, ово язвами различными». Язычество еще вызывает тревожные заботы автора «Поучения». Оно мелькает по ходу его речи не раз: «не птичия гласованиа, но ангельский глас благовествует днесь. . .», «где
дуси въгнеждахуся оттуду ныне отгоняхуся. . .», «празднуем днесь н е е л л и н ь с к ы и , но д у х о в н е , не ч р е в у , но д у ш и . . . ». А после напоминания о каре в загробной жизни проповедник и прямо называет современные ему грехи — «чародейства, волшебы, плясаниа, имже бесом угодия творим». Все это, конечно, говорит не о конце XV в., к которому относил «Поучение» В. О. Ключевский, а о поре куда более древней.
Точно так же тревожат проповедника и весьма злободневные темы, возбуждающие народные волнения. Перечень черных деяний господствующего класса тоже вновь напоминает «Слово о ведре и казнях божиих », свидетельствуя, что выдвинутая в конце XI—начале XII в. Концепция гражданского мира и социального примирения 63 потерпела полный крах, как и патриархальные иллюзии владимирских писателей 60-х годов. Автор «Поучения» вновь взывает, чтобы те, кто «в питании сластех обетшасте», забыли «памятозлобие», а «елице высоци и богатеющее есть» занялись «милосердием и смирением». Здесь и лихоимство, и клевета, и лжесвидетельство, и «восхищение чюжаго обидою», и внутренние свары господ, воздающих «зла за зло» и «клеветы за клевету».
Все сказанное позволяет считать, что «Поучение на память Леонтия» стоит очень близко к установлению его праздника в 1194 г. Черты, связывающие его с краткой редакцией «Жития Леонтия», и особенно с приведенным в нем кратким «Похвальным словом» Иоанна, а также с его II каноном Леонтию, позволяют считать автором «Поучения» того же епископа Иоанна.
80—90-е годы XII в. отмечены городскими волнениями во Владимире; летопись упомянула лишь о том, что в связи с пожаром города 1185 г. «и се пристраньнее и страшнее, яко на хрестьяньске роде страх, колебанье и беда упространися», т. е. страшнее пожара было народное «колебание » ei. A B 1194—1196 гг. князь Всеволод III вместе с епископом Иоанном вынуждены были опоясать свои дворы и храмы во Владимире стеной каменного детинца, что обеспечивало их безопасность в своей же столице, а беспокойный владимирский торг был переведен в„ Средний город в непосредственную близость и под контроль княжеско-епископской твердыни. Таким образом, культ Леонтия, вызванный нуждами церковно-политической борьбы Андрея Боголюбского 60-х годов, вновь
привлек внимание в 90-х годах не случайно. Установление церковного празднования Леонтию и организация его «чуда» были вызваны прежде всего ростом недовольства городских низов. Отсюда угрожающий тон «Поучения» Иоанна, тема о возмездии «страшного суда», борьба на два фронта с языческими пережитками в народе и со злодействами господ. С другой стороны, церковное прославление Леонтия, как свидетельствует II канон Иоанна, отвечало местным чаяниям ростовской знати, не мирившейся с приоритетом Владимира и стремившейся возродить былой престиж Ростова. Местная канонизация Леонтия епископом Иоанном закрепила его место в русском пантеоне. В летописной похвале ростовскому епискому Кириллу (1231) Леонтий уже назван «святый и священный епископ» 06.
7
Теперь остается последний вопрос литературной истории «Жития» Леонтия — о времени сложения его пространной (III и IV) редакции. В. О. Ключевский, датируй рассмотренное нами «Поучение» второй половиной XV—началом XVI в., к этой же поре отнес и появление пространной (III) редакции, развившей собственно житийную часть памятника, дополнившей его рассказами о «чудесах» Леонтия XIV—XV вв. и внесшей в повествование о событиях XII в. хронологическую канву и летописные вставкие?. Впрочем, последние дополнения летописного характера вызывали колебания и противоречивые оценки исследователя. С одной стороны, он полагал, что летописные дополнения к истории культа Леонтия в XII в. сделаны «тем же Иоанном или по его внушению в 1194—1204 гг.» 68, а летописные вставки в собственно житийную часть (о древности крещения Ростовской земли) принадлежат позднейшей поре, так как «повторяют ошибки позднейших летописцев»60. К последним он я относил версию о древности крещения Северо-Востока, всплывающую, как мы видели, действительно лишь в позднейших летописных сводах. В то же время исследователь замечает, что «четвертая редакция своими обильными летописными вставками представляет наглядный пример подобного образования жития с помощью летописи. В таком случае выражения жития, обличающие Андреева современника в авторе, принадлежат летописцу и, по обычаю древнерусских редакторов, переписаны целиком в немного позднейшем [т. е. 90-х годов XII в. ] сказании » 70.
Остановимся сначала на вопросе о распространении собственно житийной части в пространной редакции «Жития». Основное в ней — развитие и детализация мысли о греческом, цареградском происхождении Леонтия и его поставлении в Ростов самим патриархом, о древности ростовской енископии и «первых епископах» Федоре и Илариоие. Эти темы в краткой редакции выражены лишь в вводной фразе. В пространной они разрослись в обширный и подробный рассказ с «чудесными» обстоятельствами самого избрания патриархом именно Леонтия. Также усилены, и развиты трудности «просветительской» деятельности Леонтия в закосневшем в язычестве Ростове. Кому и когда было нужно и выгодно развить эти стороны «Жития»? Думается, что не ошибемся, если предварительно ответим так: не в позднейшее время, а тогда, когда шла борьба за канонизацию Леонтия, за утверждение его культа, т. е. в XII в., и вероятнее всего — при епископе Иоанне, в 90-х годах. Для подтверждения этого положения есть и некоторые фактические основания. Вспомним, что во II каноне епископа Иоанна утверждается мысль, что связанные с Леонтием реликвии якобы почитались в Константинополе («твоими пеленами хвалится царьский град, богомудре святителю, мио-жае красится Ростов»). Эти и подобные мифические версии, создававшиеся с целью прославления Леонтия к вящей славе Ростова, особенно пропагандировались в ростовской ешгскопии. В .пользу раннего распространения «Жития Леонтия» свидетельствует и составленная в первой половине XIV в. «Повесть о Петре, царевиче ордынском» 71. Ее автор — монах ростовского Петровского монастыря, вспоминая о времени ростовского епископа Кирилла II (1230—1262), сообщает, что при поездке к хану Берке с хлопотами о льготах для ростовской епископии Кирилл рассказывал «царю о святем Леонтии, еже от греческий земли родом, како благословением патриарха прииде, и како крести град Ростов и како увери люди, и како честь прия от русских князей, и от греческого царя, и от патриарха, и от всего вселепскаго собора, и како по преставлении его одеваются чудеса от раки мощей его и до сего дня» 72. Это свидетельство раннего ростовского источника в сущности совпадает с идеями пространного «Жития» и цитированным местом из Π канона Иоанна о почитании Леонтия в самом Царьграде. Та же «Повесть о Петре, царевиче ордынском» сообщает, что при Кирилле в ростовском Успенском соборе «левый клирос г р е ч е с к и по я χ у, а правый русски»73.
«Греческая легенда», созданная книжниками Боголюбского с антивизантийскими целями, приобретала при епископе Иоанне прямо противоположный смысл: ростовская епископия демонстративно подчеркивала свою грекофильскую ориентацию, свою ортодоксальность, что, несомненно, играло определенную роль и в политической борьбе с гегемонией новой столицы — Владимира.
Точно так же и оснащение пространной редакции «Жития» летописными вставками, придававшими ему большую историческую документальность, произошло не в XV в., а в епископство Иоанна. Выше мы говорили об обширной летописной вставке о крещении Ростовской земли при Владимире «святом» и ее связи с концепцией церковно-исторического равноправия Северо-Восточной Руси с Южной. В рассказ об открытии гроба Леонтия внесены лишь две даты: дата пожара дубового Ростовского собора и распоряжения князя Андрея о постройке каменной церкви (1160), соответствующая летописной дате, и ошибочная дата начала отрывки рвов для фундаментов (1164), о чем говорилось выше. Но основные даты и летописные вставки введены па протяжении рассказа от постановки саркофага Леонтия в новом соборе (1162) и до организации его почитания епископом Иоанном (1194). Они частьЕо совпадают с действительными датами, частью расходятся. Так, ошибочна дата приезда Андрея «в Ростов из Володимеря» на поклонение гробнице Леонтия после постановки ее в новом соборе (1170 г. вместо 1162 г.). С верной датой (1174), отличающейся, однако, от даты Владимирского свода (1175), помещено краткое изложение «Повести об убийстве Андрея Боголюбского» по краткой редакции свода 1193 г. ЗатехМ следует ряд справок цорковно-исторического характера. Интересно, что рассказу о конфликте Всеволода с митрополитом по вопросу о замещении епископской кафедры (отказ от Николы-гречина и поставление Луки) предпослана вводная фраза: «По сем преставлыпуся Леону епископу ростовьскому». Никаких сведений о смерти Леона во Владимирском своде йот. Упоминание «Жития» — единственное указание, что Леон умер в промежуток между 1174 и 1184 гг. Текст о поставлепии Луки частью совпадает с рассказом Владимирского свода 74. Затем упоминается о росписи Ростовского собора в 1188 г. и смерти Луки. Последующий текст о поставлении на епископию княжеского духовника Иоанна в 1190 г. и его приходе в Ростов совпадает с Владимирским сводом75. Далее—уже известное нам сообщение об установлении Иоанном празднования Леонтию якобы в том же 1190 г. и «чуде» 1194 г.
Как видим, «докумонтализация» истории прославления Леонтия и ее увязка с историей северо-восточной церкви опирается на древние летописные источники, в частности па Владимирский свод 1193 г. и, возможно, на какие-то местные ростовские записи, с которыми связаны ошибочные даты событий. Все эти вставки не идут далее 1194 г., когда Иоанн установил празднование Леонтию. Следом за рассказом о «чудо» идет краткое «Слово» Иоанна, а за ним его же пространное «Поучение», сказанное, видимо, уже во второй половине 90-х годов в праздник Леонтия. К этому времени, вероятно, и складывается пространная редакция «Жития», составление которой, скорее всего, следует приписывать автору двух канонов Леонтию — тому же епископу Иоанну.
[/cut]
 все сообщения
pythonwin Дата: Среда, 15.06.2011, 11:06 | Сообщение # 11
Орда-Эджен
Группа: Станичники
Сообщений: 1768
Награды: 7
Статус: Offline
H. H. ВОРОНИН
«ЖИТИЕ ЛЕОНТИЯ РОСТОВСКОГО» И ВИЗАНТИЙСКО-РУССКИЕ ОТНОШЕНИЯ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XII в.
[cut=ч3+]8
Поздним добавлением к основному древнему (XII в.) тексту пространной (IV) редакции являются рассказы о «чудесах» Леонтия, происшедших «в последняя лета» 7Ö. Данные для определения этих «последних лет» содержит сам текст. Их рамки в общей форме определил В. О. Ключевский: между архиепископством Федора (1390—1395) и после Трифона (1462—1468)77. Можно уточнить историю сложения этого цикла рассказов.
В 1390 г. была учреждена ростовская архиспископия, в связи с чем возник интерес к ростовским реликвиям и их прославлению. В кратком предисловии к статье о чудесах автор использует ряд мест из собственно житийной части (краткой редакции, вошедшей в пространную). Первые три «чуда» связаны с временем первых архиепископов Федора и Григория (1396—1416) и с исцелением одного и того же лица — князя Ивана Александровича, сына Александра Константиновича, упоминаемого во всех трех рассказах и умершего в 1404 г.78, т. е. они составлены до 1404 г. или приурочены к этой поре. Связь «чудес» с одним лицом, их «серийность» выдает их чисто литературное происхождение без какой-либо попытки обставить чудеса «видоками», а тем более разыграть их при стечении народа. Они просто сочинены в целях повышения авторитета и «рентабельности» мощей Леонтия.
О том же свидетельствует большой четвертый рассказ, составленный или при архиепископе Григории, или вскоре после него 79. Этот текст очень конкретен. Здесь рассказывается о пожаре Ростова 21 июня 1408 г., когда обрушились своды собора, и нашествии Едигея, в связи с чем приведено поучение, может быть, сказанное самим Григорием, использовавшим мотивы «Поучения епископа Иоанна» о божьем гневе, ниспосланном за грехи «и о суде грозней». Далее очень точно рассказывается о восстановлении Ростовского собора Григорием, который вновь «сиает. . . якоже светило велие в Русстей земли». Конкретные подробности «реставрации» собора Григорием, устройство в нем каменных «лесы» (лестницы) и «сосудохранительницы» совершенно точны и подтвердились археологическими исследованиями80.
Собственно, никакого чуда не было, однако якобы «людие же дивляхуся преславному тому чюдеси божиа матере яко въборзе тако съделана бысть церкви и хвалу въздааху святей богородици и угоднику еа чюдотворцу Леонтию». И далее автор просто сообщает, что после освящения собора у гроба Леонтия за один месяц «40 чюдоносных исцелений быша слепым, хромым, немым, сухорукым, недужным и разслабленым», что вызвало якобы широкий приток богомольцев! Так же, не имея никаких конкретных данных о каких-либо организованных ростовскими соборянами «чудесах», автор в рассказе «о чудесах святого иже о коръсты» сообщает оптом о множестве «исцелений» от этой эпидемической болезни у гроба Леонтия и тут же повторяет тот же сюжет в несколько другой аранжировке, относя его уже ко времени архиепископа Трифона (1462—1468) и вновь уверяя в массовых «исцелениях», в связи с чем Трифон даже «сьзва весь народ» и отслужил молебен у гробницы Леонтия.
Затем следует недатированное чудо «о разслабленем» и за ним — относимое также ко времени Трифона колоритное «чудо» о некоем княжеском слуге Захарии, попытавшемся прихватить смежную с его селом землю Успенского собора и наказанного силой примененного при «разводе земли» «креста Леонтвева».
Далее автор скороговоркой упоминает о «многих чудесах», завершая свой труд молитвой Леонтию. Несколько позднее, видимо, уже после 1474 г., когда архиепископ Вассиан Рыло установил местное празднование епископу Иоанну ростовскому 81, написаны другим лицом рассказы о четырех новых «чудесах» 82. Они составлены с большим литературным талантом, нежели многие предыдущие. Очень колоритен рассказ о бесноватом нопе, которого привязывали «ужем» вне собора, против того места, где стояла гробница Леонтия, или к столбам деревянной колокольницы около собора (построенной Вассианом в 1475 г.) 83, и который был исцелен по «видению» ему богородицы, Леонтия и Исайи. В трех других рассказах варьируется тема об исцелении «ума изступивших». Едва ли эта тема не связана с ростом еретического свободомыслия: бесноватый поп «и на бога некыя глаголы хулныя изношааше» и был скован по рукам и ногам «железы». Другой бесноватый «Александр именем», которого вели приложиться ко гробу Леонтия, вырвался и «прискочив напрасно. . . святого образ по главе удари, иже есть на гробе», но был прощен и исцелен Леонтием. Не исключено, что эти дополнения принадлежат перу самого архиепископа Вассиана Рыло (1467—1481).
Рассмотренный цикл рассказов о чудесах Леонтия, поддающихся достаточно точной датировке и связанных с жизнью и потребностями ростовской архиепископии, является единственным поздним добавлением к пространной редакции «Жития Леонтия», восходящей, как мы пытались показать выше, в основном к 90-м годам XII в.
9
Подведем краткие итоги сделанным наблюдениям.
Изучение «Жития» Леонтия ростовского вскрывает сложную литературную историю памятника, связанную с церковно-политической борьбой второй половины XII в. во Владимирском княжестве. В борьбе Андрея Боголюбского за церковную самостоятельность Владимирской земли и ее приоритет на Руси в ряду других литературных произведений была составлена в 1161 —1162 гг., при участии самого князя Андрея, начальная краткая редакция «Жития» Леонтия. Она содержала рассказ об открытии его мощей и постановке гробницы в новом белокаменном соборе и оценку князем политического значения новой святыни для «державы» Андрея. Собственно житийная часть содержала вымышленные сведения о «первых» епископах Ростова — греках Федоре и Иларионе, а их преемник Леонтий объявлялся царьградским греком.
Эта «греческая легенда» была направлена в сущности против церковной гегемонии Византии. Легенда о древности ростовской епископии дополнялась второй мифической версией об основании г. Владимира не Мономахом, а Владимиром Святославичем, о чем мы знаем из обмолвки во Владимирском летонисном своде и пространных известий, вошедших через ростовское владычное летописание в своды XV—XVI вв.
Так были созданы «исторические» основания для уравнения Ростова и Владимира с «матерью градов русских» Киевом и притязаний Андрея на владимирскую автокефальную епископию или митрополию. Однако борьба Андрея и его ставленника за владимирскую кафедру с ростовским епископом греком Леоном, киевским митрополитом и патриархом кончилась неудачей. В связи с этим не была осуществлена л канонизация Леонтия.
В княжение Всеволода III этот вопрос был вновь поднят. Могущество Всеволода подавило сопротивление ростовской знати и поставило в зависимость от его воли киевского митрополита, ставившего угодных ему епископов в его северную волость. Епископ Иоанн, бывший духовник Всеволода, организует местное почитание Леонтия, к которому Всеволод был, видимо, не причастен. После 1194 г. Иоанном составляется пространная редакция «Жития», в которую входят две его проповеди; Иоанн сочиняет и два канона Леонтию. В своем «Похвальном слове» Иоанн явно выступает против аптивизаптийской легенды об Андрее Первозванном. Два написанных им канона свидетельствуют о двойственной политике ростовского епископа. Первый канон, рассчитанный на служение в княжеской столице Владимире, вполне лоялен к княжеской власти. Во II каноне резко выражены проростовские тенденции, ощутимы выпады в адрес князя и похвалы епископу. Усиливается версия о греческом происхождении Леонтия, что особенно сказалось в фантастическом распространении истории его монашества в Царьграде и чудесных обстоятельств его выбора патриархом. К вящей славе Ростова вводится мысль, что Леонтий почитался в самом Царьграде, якобы гордившемся «пеленами» ростовского епископа. Если при Андрее легенда о «первых» епископах-греках была средством борьбы с византийской «пгемопиой» и усиления самостоятельности владимирской церкви как инструмента широкой общерусской политики «владимирского самовластца», то теперь усиление греческой окраски - ростовского «святителя» шло вразрез с интересами владимирской великокняжеской! власти, в пользу укрепления церковного авторитета Ростова и центробежных тенденций ростовской знати. Епископ Иоанн в сущности продолжал политику епископа-грека Леона, противодействовавшего в интересах Византии консолидации сил Северо-Восточной Руси. В этом нас убеждает и конец деятельности епископа Иоанна, изгнанного в 1214 г. владимирцами и преемником Всеволода князем владимирским Юрием «зане Иоанн не право творяше».
[/cut]
 все сообщения
pythonwin Дата: Среда, 15.06.2011, 11:07 | Сообщение # 12
Орда-Эджен
Группа: Станичники
Сообщений: 1768
Награды: 7
Статус: Offline
H. H. ВОРОНИН
АНДРЕЙ БОГОЛЮБСКИЙ И ЛУКА ХРИЗОВЕРГ
(Из истории русско-византийских отношений XII в.)
[cut=ч1+]1
XII столетие в истории Руси ознаменовано быстрым и блистательным расцветом культуры и искусства, связанным с ростом старых и новых городов, с подъемом политической роли городского населения. На той же исторической почве рождается сознание гибельности феодального дробления страны, нашедшее наиболее яркое выражение в «Слове о полку Игореве», где прозвучал призыв к объединению русских сил перед лицом половецкой опасности. Но еще до появления «Слова» эти тенденции проявились в политической борьбе Владимиро-Суздальского княжества, где при Андрее Боголюбском (1157—1174) складывается союз крепнущей княжеской власти и горожан и ведется целеустремленная борьба за общерусский приоритет Владимирской земли, за подчинение владимирским мономашичам других русских княжеств, за превращение столицы княжества — Владимира — в общерусский политический центр.
Сильнейшим средством в этой борьбе могла бы стать церковь, могущественная феодальная организация, в руках которой были сосредоточены и все средства пропаганды: многочисленные покрывавшие Русь храмы, искусство, литература. Простирая свою духовную власть через рубежи феодальных княжеств в границах «всея Руси», церковь могла бы содействовать ее сплочению. Вспомним характеристику подобных возможностей католической церкви, данную Ф. Энгельсом: «Европейский мир, фактически лишенный внутреннего единства, был объединен христианством против общего внешнего врага, сарацин. . . Это теологическое объединение было не только идеальным. Оно в действительности
существовало не только в лице папы, своего монархического центра, но прежде всего в организованной на феодальных и иерархических началах церкви, которая в каждой стране владела приблизительно третьей частью всей земли и составляла поэтому крупную силу в феодальной организации. Церковь с ее феодальным землевладением служила реальной связью между различными странами; феодальная организация церкви освящала религией светский феодальный государственный строй»1.
Однако нити церковной субординации прочно связывали русскую церковь с ее верховным зарубежным главой — византийским патриархом — и его агентом на Руси — митрополитом-греком в Киеве. Последний стремился сделать управление русской церковью средством реализации нарушить и порвать грекофильскую политическую линию Юрия Долгорукого.
«Империя, — замечает М. Д. Приселков, — только в дроблении сил нового сильнейшего Ростово-Суздальского княжества в это время и в ближайшие годы видела свою основную задачу»4. К тому же византийский император Мануил, этот «политический фантаст XII в.»5, мечтавший о восстановлении могущества Римской империи, вынашивал и планы более непосредственной связи Руси с Ромейской империей: предполагая подчинить своей власти Венгрию, Мануил рассчитывал, что это сольет Русь с территорией его державы6. Все это осложняло положение, делая насущным и вопрос о самостоятельности русской церкви. Давний опыт Ярослава Мудрого и попытка Изяслава с поставлением Клима Смолятича показывали, что нужно продолжать эту борьбу, чтобы, освободив церковь от византийской опеки, поставить ее на службу русским политическим целям.
Проведенное нами исследование ряда церковно-литературных произведений Владимирской Руси 60-х годов XII в. раскрывает интенсивную, руководимую самим князем Андреем работу владимирских писателей, труд которых был направлен на создание своих владимирских святынь, на приурочение к Владимирской земле главных христианских культов, на аргументацию древности христианства на Северо-Востоке. Крупной фигурой в этой церковно-литературной работе был вышгородский выходец, поп Микула, ставший духовником и советником князя Андрея и главой капитула владимирского Успенского собора. Так создается культ Владимирской иконы богоматери, пропаганде которого посвящено специальное «Сказание» о ее чудесах, составленное Микулой '. Богоматери посвящаются новые белокаменные храмы стольного Владимира и Боголюбовского замка 8. Учреждается без санкции митрополита и патриарха новый владимирский праздник Покрова богоматери, прокламирующий ее особый патронат Владимирской земле и ее князю. Связанные с новым культом произведения говорят о его реальных политических целях — защите союза князя и горожан («князь, город и люди») и их борьбе против «тьмы разделения нашего». Здесь подвергается антигреческой обработке и переосмыслению известное по житию Андрея Юродивого «влахернское чудо» в. В связи с победой над болгарами (1164 г.) во Владимире устанавливается княжеско-воинский праздник Спаса 1 августа, в «Сказании» о котором, составленном при непосредственном участии Андрея Боголюбского, прокламируется мысль о его равенстве с императором Мануилом Комнином10. Наконец, организованное князем и церковниками в 1160 г. «открытие мощей» епископа ростовского Леонтия дает повод для создания в его «Житии» (первой редакции) мифа о христианизации Северо-Восточной Руси в конце X в., о первых греческих епископах и . В этой связи возникает также легендарная летописная версия об основании Владимира не Владимиром Мономахом, а Владимиром Святославичем 12. Все эти новые культы и святыни, а также церковно-политические сочинения были призваны дать религиозную санкцию политическим мероприятиям Андрея, аргументировать права его княжества на церковную независимость, облечь ореолом «небесного покровительства» Владимир и Владимирскую землю, которые претендовали на то, чтобы перенять руководящую роль «матери градов русских» — Киева.
2
Если можно охарактеризовать работу владимирских писателей и оценить идейные цели их произведений, то самый ход церковно-политической борьбы за самостоятельность владимирской церкви крайне скудно и противоречиво освещен источниками. Сопоставление сведений о ней в летописях свидетельствует о специальной цензурной чистке текстов, откуда изымались все сведения об основной фигуре этой борьбы — епископе Федоре, или Федорце, ставленнике князя Андрея на владимирскую кафедру. О его деятельности мы, в сущности, узнаем лишь из пространного и злобного повествования о его казни, занесенного под разными годами в летописные своды Севера я Юга, что ясно свидетельствует об интерполяции этого текста. Видимо, в связи с этой редакционной обработкой летописей оказался запутанным и вопрос о греческих ставленниках на Ростово-Суздальскую епископию — Несторе и Леоне. Ипатьевская летопись совершенно ничего не знает о епископе Несторе и борьбе « ним Андрея, она рассказывает только о Леоне, ничего не сообщая также и о Федоре вплоть до рассказа о его казни 13. Лаврентьевская же летопись говорит о Несторе и Леоне и об их конкуренции, связывая спор о постах с Леоном 14. Видимо, следом редакционного просмотра летописи является и отсутствие каких-либо записей под 1162—1163 гг., предшествующих тексту 1164 г., знакомящему нас уже с итогами происходившего в предыдущие годы. В этом суммарном тексте случайно сохранилось упоминание о «владыке. Федоре», который переспорил Леона в диспуте о постах 15. Здесь редактор, очевидно, усомнился, кто этот Федор, и, вероятно, принял его за киевского митрополита Федора, занимавшего престол в течение десяти месяцев 16.
Уже эти самые общие наблюдения над источниками о церковных делах 60-х годов, скудость и противоречивость их данных сами по себе говорят об остроте и необычности происходившего, которое либо получало разное освещение, либо просто замалчивалось. Неясность картины событий 60-х годов и их связи долгое время поддерживалась тем, что единственный важнейший греческий документ, освещающий церковно-политическую борьбу этой поры, — грамота константинопольского патриарха Луки Хризоверга к Андрею Боголюбскому — не подвергался должной исторической критике. Грамота дошла до нас лишь в русском переводе в двух редакциях — краткой, видимо, близкой к подлиннику, известной по списку в сборнике XVII в.
Кирилло-Белозерского монастыря 17, и пространной, помещенной под 1160 г. в Никоновской летописи 18. Эта последняя редакция, где обозначено имя ростовского епископа Нестора, содержала множество неясностей и противоречий и вызывала различные оценки виднейших историков русской церкви — Макария, Е. Голубинского, М. Д. Приселкова 19, и только П. Соколов дал правильное толкование источника 20. Исследователь доказал, что грамота Хризоверга говорит о деле не Нестора, а Леона, что имя Нестора произвольно внесено позднейшим переписчиком.
Это позволило датировать грамоту не 1160 г., как полагал А. С. Павлов 21, а 1168 г.22 Датировка грамоты не ранее 1164 г. Подтверждается также и тем, что она упоминает «церкви многи», построенные князем Андреем во Владимире: к 1160 г. здесь только заканчивался Успенский собор, две же другие церкви — Спасская на новом дворе Андрея и Положения риз на Золотых воротах — построены лишь в 1164 г. Эти новые определения времени и самого сюжета грамоты, а также раскрытие путаницы, внесенной Никоновской летописью в изложение дела Федора (появление двух Федоров и пр.), позволили П. Соколову восстановить с большей или меньшей бесспорностью основные факты и ход церковно-политической борьбы 60-х годов 23. В дальнейшем изложении мы и придерживаемся этих выводов, дополняя, а в ряде случаев отклоняя некоторые из них.
Уже на другой год после прихода Андрея на Север, в 1156 г., митрополит проявляет особое внимание к судьбам местной церкви. Об этом говорит глухая летописная запись: «на ту же зиму иде епископ Нестер в Русь и лишиша и епископьи» 24. Летопись не уточняет причин низложения Нестора. Летом этого года митрополичий престол занял новый митрополит — грек Константин, торжественно встреченный и чествованный Юрием Долгоруким 25. Возможно, что Константин вызвал Нестора в Киев и поставил ему в вину его нерадивость в церковном строительстве, его уклонение от присутствия на соборе 1147 г., избравшем Клима Смолятича, а также то, что он не поспешил на поклон к новому митрополиту 26. Никоновская летопись добавляет, что Нестор «от своих домашних оклеветан бысть. . . и в запрещении бысть» 27. Если это не домысел позднего сводчика, то можно думать, что уже грек Нестор испытал гонение Андрея, которому подвергся позднее и его преемник грек Леон. Далее мы ничего не знаем о судьбе Нестора; возможно, что он оставался на покое в Суздальской земле. Во всяком случае он был жив в 1158 г., когда на епископскую кафедру был прислан очередной грек — Леон, которого суздальцы обвиняли, что он «не по правде поставися Суждалю, Нестеру пискупу Суждальскому живу сущю, перехватив Нестеров стол» 28. Назначение нового епископа-грека показывало, что патриарх и император стремились поставить Ростовскую епископию под особо близкий надзор и теснее связать ее с митрополичьим центром.
Е. Голубинский не без основания заметил, что «была одна епархия, которую вследствие ее особых обстоятельств грекам удавалось замещать особенно часто, так что они считали ее как бы своей епархией, и которую они, если верить известиям, до некоторой степени сделали епархией нолугреческой. Это епархия Ростовская» 29. Между низложением Нестора и назначением Леона в 1156—1158 гг. епископская кафедра оставалась незамещенной, и возможно, что в этот период у Андрея и складывается мысль об организации во Владимирской земле независимой от митрополита епископии или особой митрополии 30. Во всяком случае в 1158 г. он закладывает во Владимире новый обширный городской Успенский собор. Возможно, что уже в это время он наметил своего кандидата на владимирскую кафедру — некоего Федора. Это был не монах, а мирянин, «сестричич», т. е. сын сестры близкого к Юрию Долгорукому и Андрею киевского боярина Петра Бориславича 31.
Естественно, что появление нового митрополичьего ставленника грека Леона осложняло обстановку, и уже на другой год, в 1159 г., он был изгнан. По словам летописи, Андрей якобы не имел к этому отношения: епископ был удален решением городского веча («выгнаша Ростовци и Суждальци Леона епископа, зане умножил церковь, грабяй попы») 32. Едва ли можно думать, что Леон «обложил попов тяжкими поборами на постройку новых церквей» 33. Известно, что он не принимал никакого участия в церковном строительстве во Владимирской земле, так что выражение «умножил церковь» (или «церкви») говорит о другом. Суть этого обвинения, видимо, можно раскрыть, исходя из более поздней аналогии. Так, назначенный в 1485 г. на архиепископство в Новгород Геннадий Гонзов, стремясь поднять и упрочить поступление архиепископской подати с церквей, провел в Новгороде и Пскове скрупулезную перепись всех церквей с их приделами и престолами, чтобы ни один из престолов не избежал обложения. Псковичам это напомнило татарское «число», они «не дашася в волю его», а стригольник Захар рассылал послания, обличавшие корыстолюбие Геннадия 34. Вероятно, и Леон произвел подобную операцию — учет каждого придела, которых некоторые церкви имели несколько, чем явно «умножил» количество облагаемых епископской податью объектов, ударив не только по низшему духовенству, но и по его пастве, поборы с которой возрастали. Возможно, что непосредственной причиной алчности Леона было то, что он занял кафедру при помощи «мзды» митрополиту и теперь стремился скорее возместить немалые расходы, что и вызвало сопротивление «ростовцев и суздальцев». Видимо, действительно их протест принял довольно широкие масштабы, подняв и низшее духовенство, и горожан. «Подобно тому как в настоящее время буржуазия требует gouvernement à bon marché, дешевого правительства, точно так же и средневековые бюргеры требовали прежде всего église à bon marché, дешевой церкви»35. Этим движением, очевидно, и воспользовался Андрей, изгнавший Леона. Конечно, это был лишь повод для освобождения от надзора греческого агента.
В 1160 г. была закончена постройка владимирского Успенского собора, которому Андрей торжественно дал обширные земельные владения и десятину с доходов, явно подражая строителю киевской митрополичьей Десятинной церкви Владимиру Святославичу. Никоновская летопись сообщает, что Андрей собрал по этому поводу большое совещание и «глагола князем и боаром своим сице: „град сей Владимерь во имя свое созда святый и блаженный великий князь Владимер, просветивый всю Русскую землю святым крещением, ныне же аз грешный и недостойный, божиею благодатью и помощию пречистыа Богородици разыпирих и
вознесех его наипаче, и церковь в нем создах во имя пречистыя Богородица святаго и славного ея Успения, и украсих и удоволих имениемь и богатьством, и властьми, и селы и в торгех десятый недели, и в житех, и в стадех, и во всемь десятое дах Господу Богу и пречистей Богородице: х о щ у бо сей г р а д о б н о в и т и м и т р о п о л ь е ю , да б у д е т ь сей г р а д в е л и к о е к н я ж е н и е и г л а ва в с е м " . И сице возлюбиша и боаре его все тако быти» 36. О созданной владимирскими писателями легенде об основании Владимира не Мономахом, а Владимиром Святославичем мы говорим в специальной работе Здесь же для нас важно подчеркнуть связь сооружения Успенского собора с утверждением церковного и политического главенства молодой столицы — Владимира — на Руси.
Нельзя не отметить, что в том же году, когда был достроен Успенский собор, претендовавший на то, чтобы перенять кафедральные права ростовской епископии, Ростов был истреблен страшным пожаром, в котором погибла и епископская кафедральная церковь — «чудный» дубовый собор, построенный еще епископом Леонтием 37. Совпадение двух фактов; наводит на мысль, что пожар Ростова не являлся случайным, а был связан с борьбой за политический и церковный приоритет Владимира. Данные «Жития епископа Леонтия» свидетельствуют, что Андрей сначала не собирался строить на месте сгоревшего ростовского собора новый большой каменный храм. По его указанию была заложена маленькая белокаменная церковь: «и бе церковь основана мала, и начата людие молитися князю, дабы повелел боле церковь заложити, едва же умолен бысть повеле воле их бши». Новые белокшеккык собор превосходил по величине владимирский собор 38. Этому способствовало открытие «мощей» епископа Леонтия, почитание которого было использовано Андреем как в борьбе с Ростовом, так и для доказательства прав северной церкви на самостоятельность.
Мы не знаем, где в это время находился изгнанный епископ Леон. Под 1162—1163 гг. в Лаврентьевской летописи зияет отмеченный выше выразительный пробел. И лишь под 1164 г. мы находим суммарную запись о волнующих событиях этих лет: о поднявшейся в этом году «ереси Леонтианьской» и о занятии Леоном суздальской кафедры «не по правде» при жизни Нестора; о неудачном для Леона споре о постах в господские праздники в среду и пятницу с намеченным князем на епископский стол Федором; о поездке Леона в Царьград «на исправленье» и новой неудаче в диспуте о постах перед лицом «цесаря Мануила». Приведя эту историческую справку, летописец отметил, что вспомнил обо всем этом для верных людей, чтобы они не впадали в соблазн «о праздницех божиих» 39. Едва ли можно согласиться с предположением М. Д. Приселкова 40, что текст 1164 г. о «Леонтианьской ереси» был внесен уже при цензурном просмотре владимирского свода 1177 г. по указанию киевского митрополита, как и рассказ о гибели епископа Федора под 1169 г. (о последнем см. ниже). Текст 1164 г. отражает провал митрополичьего ставленника грека Леона в его борьбе с епископом Федором и дальше в споре перед лицом императора Мануила. Этот рассказ шел вразрез с интересами митрополита.
Новые детали о тех же событиях сообщает Ипатьевская летопись, помещая свой рассказ под 1162 г. Здесь изгнание Леона связано с удалением Андреем своих братьев и племянников вместе с «передними мужами» Юрия Долгорукого. Оказывается, Андрей скоро одумался, вернул Леона и продержал его на епископии четыре месяца. Тут-то и возник знаменитый спор о постах, после чего Андрей и изгнал Леона. Тот ушел сначала в Чернигов, а затем в Киев 41.
События, освещенные в этих двух летописных рассказах, развертывались следующим образом. Леон после своего изгнания, видимо, скоро вернулся я нашел приют при суздальском дворе вдовы Долгорукого и мачехи Андрея княгини-гречанки, где она жила с младшими сыновьями Юрия. Вероятно, вокруг княгини группировались недовольные политическим курсом Андрея старые бояре, члены княжеской думы — «передние мужи» Юрия. В Суздале образовалась крайне опасная для планов Андрея группировка, которую усиливал теперь опальный грек Леон. Он, очевидно, нашел поддержку и сочувствие княгини-гречанки и мог в своих интересах опереться на ее родство с императорским домом. Эта комбинация усиливала линию церковного сопротивления Андрею. Едва ли
«передние мужи» были особенно заинтересованы в церковных делах, но их связывала с Леоном и княгиней общая вражда к Андрею, который, по-видимому, сразу же проявил свои самовластные намерения по отношению к боярской знати. Как показывают дальнейшие события, эта антикняжеская группировка имела поддержку за рубежами Владимирской земли, почему была особенно опасна. Андрей и решил покончить с ней одним ударом.
Высылка мачехи-гречанки с младшими братьями Андрея и думными боярами Юрия была лишь одновременной с изгнанием Леона. Его удалили отдельно от единомышленников, так как он был вскоре возвращен Андреем. Конечно, причина этого — не раскаяние в греховности насилия над епископом (Андрей якобы «покаявся от греха того»): Андрей, видимо, спохватился, что для изгнания Леона не было достаточных оснований, — епископ, в сущности, не был ни в чем обвинен, и нужен был хотя бы формальный «состав преступления». Для исправления этого промаха и вернули Леона. Возможно, инициатором этого ловкого хода явился нареченный епископ Федор, который и выступил потом главным обвинителем своего соперника. Любопытно, что Андрей вернул Леона «в Ростов, а в С у ж д а л и не да ему седети и держа и 4 месяци в епископии» 42. Как в сообщении о том, что Леон в 1158 г. «поставися С у ж д а л ю» и что Нестор был «пискупом С у ж д а л ь с к и м » , так и теперь мы видим как бы колебание в отношении епископского местопребывания: вместе с Ростовом резиденцией епископа является и Суздаль.
Не было ли у Андрея мысли о разделении епархии под главенством владимирской митрополии или архиепископии? Видимо, Андрей и Федор хорошо знали взгляды Леона на вопрос о порядке постов. Можно ли есть мясную и скоромную пищу в постные дни среду и пятницу, если на них придутся господские или богородичные праздники? На эту тему спорили в самом Царьграде. Более строгий порядок поддерживал патриарх, более мягкую практику защищали на Афоне и в киевском Печерском монастыре 43. Страстность этих споров вокруг, казалось бы, узкого вероисповедного вопроса на Руси свидетельствует, что, в частности, в нем олицетворялась византийская «игемония» и усиление борьбы с ней. Леон придерживался крайне строгих взглядов, превосходя самого патриарха. По-видимому, Леон выразил свои взгляды публично на одном из княжеских обедов, где был скоромный стол, чем и вызвал гнев Андрея. Для разбирательства Андрей собрал «местный церковно-земский собор, состоявший из священников и всех людей» **, где произошел диспут, на котором владыка Федор и «упрел» Леона, признанного повинным в ереси. Здесь характерно, что Андрей второй раз смело берется решать церковные дела средствами светской власти.
Как и первое изгнание Леона в 1159 г. происходит по инициативе «ростовцев и суздальцев», т. е., видимо, веча и князя Андрея, так и теперь спор Леона с Федором идет «пред благоверным князем Андреем и предо всеми людьми», т. е. опять-таки перед светским синклитом. В этом Андрей опирался на канонические правила о правах византийского императора, который мог назначать гражданского судью, чтобы судить епископа или другое посвященное лицо, привлекаемое к суду, или заменить церковный суд светским 45. Что владимирский собор был правомочен судить Леона, свидетельствует и грамота Луки Хризоверга, упоминающая, что его дело разбиралось «во своем тамо у вас соборе», т. е. на соборе во Владимире.
Судя по выражению летописца — «вста ересь Леонтианьская», — узкий церковный спор о постах как-то задел интересы горожан и вызвал брожение умов. Возможно, что вообще суровая дисциплина постов, утверждавшаяся Леоном, слишком противоречила бытовым традициям этих горожан — недавних язычников 46. После владимирского собора, происходившего в 1164 г., Андрей с полным основанием « п р о т и в у в и н у погна из своей земли» Леона 47.
3
Здесь и сказалась связь враждебных Андрею сил внутри Владимирской земли с его внешними противниками. Леон ушел в Чернигов, где 'Святослав Ольгович, «утешив его добре», переправил изгнанника в Киев к великому князю Ростиславу. Но здесь митрополита не было, и Леон отправился в Царьград. Инициатива этой поездки, видимо, принадлежала Святославу черниговскому и киевскому князю Ростиславу, которые, очевидно, не сомневаясь в поддержке Леона Мануилом, рассчитывали вызвать вмешательство Византии во владимирский конфликт и тем осложнить положение Андрея. Леон нашел императора Мануила в Болгарии, в пути из похода на Венгрию. Во временном императорском лагере оказались русские послы: киевский, суздальский — Илья, переяславский и черниговский. Характерно, что посол Андрея назван на втором месте, а посол Чернигова, оказавшего поддержку Леону, — да последнем (новое свидетельство владимирского происхождения летописной статьи 1164 г.). Съезд послов был вызван вопросом о русской военной помощи Мануилу; по-видимому, был затронут и вопрос о митрополите.
Перед лицом Мануила, любителя богословских дискуссий, произошел диспут о постах между Леоном и епископом болгарским Андрианом, который и «упрел» Леона. Сам Мануил был сторонником льготной практики постов, и, видимо, в пылу спора Леон начал поносить императора («молвящю на цесаря»), так что «удариша слугы цесаревы Леона за шью и хотеша и в реце утопити. . .» 48. Леон пошел в Царьград « патриарху, куда поехал и суздальский посол с хлопотами о владимирской митрополии.
Как явствует из патриаршей грамоты, посол Андрея доставил в Царьград несколько документов. В первом послании Андрей извещал о своем большом церковном строительстве, в особенности во Владимире, и ставил вопрос о новой владимирской митрополии, предлагая своего кандидата Федора: «Сказывает же нам писание твое, иже град Володимерь из основания воздвигл еси велик со многом человек, в нем же церкви многи создал еси; не хощеши же его быти под правдами епископьи Ростовскиа и Суждальскиа, но обновити е митрополиею и поставити от нас в нем митрополита, тамо сущего у благородия твоего Федора». Вместе с этим посланием посол привез несколько актов,, определявших обвинения, предъявленные Леону на Владимирском соборе. Однако обстановка
в Царьграде была в высшей степени неблагоприятна для Андрея. Изгнаяие им мачехи-гречанки с его младшими братьями, хорошо принятыми в Византии, насторожило императора. Патриарх же не согласился разбирать дело Леона, минуя суд киевского митрополита, и дело вновь вернулось на его рассмотрение.
В 1165 г. в Киев прибыл новый патриарший ставленник, митрополит Иоанн, в сопровождении императорского посла с богатыми дарами Ростиславу — это была плата за отказ от попытки вернуть на престол Клима Смолятича и аванс с целью получения русской военной помощи против венгров. Ростислав пошел навстречу Мануилу в обоих вопросах.
Суд по делу Леона и явился первым мероприятием Иоанна. На соборе «пред великим князем всеа Руси» обвинения Леона излагались послом Андрея («пришедшим о том некым мужем благородия твоего», как сказано в грамоте Хризоверга). Леона оправдали («оправлен убо сий епископ своим собором»). Патриарх был информирован о действиях собора грамотой митрополита Иоанна и епископов, сообщением участвовавшего в соборе «самого посла дръжавнаго и святаго нашего царя» и «от иных многих», т. е. из других донесений о происходящих на Руси событиях.
Возможно, что одним из таких информаторов был епископ туровский Кирилл.
Вопреки приговору митрополичьего суда, Андрей упорствовал, не допускал Леона на епископию и оставался со своим любимцем — нареченным владыкой Федором. Смелые мероприятия Андрея и Федора но церковно-политическому возвышению Владимира дерзко нарушали интересы не только других русских князей и киевского митрополита, но и самого «Восточного Рима». Это и вызвало острую полемику Андрея и Кирилла Туровского. По-видимому, в связи со своей церковной политикой Андрей обратился к Кириллу с посланием об интересовавших его вопросах церковного права и догмы, и Кирилл, по словам его Жития, «Андрею Боголюбскому князю многа послания написа от евангельских и пророческих указаний, и яже суть на праздники Господский слова и ина многа душеполезная словеса и си вся и ина множайшая написа и церкви предаде» 48. Это были, видимо, советы по поводу той церковно-литературной работы, о которой мы говорили выше. В каком тоне и о чем писал Андрею туровский епископ специально по делу Федора, ясно говорит другое место того же лроложного жития Кирилла: «Федорца же, еретика епископа, за укоризну тако нарицаемого, сего блаженный Кирилл ересь обличи и проклят его. . .» 50.
Из обличительных «слов» Кирилла туровского, направленных против Федора (если полагать, что их было несколько), известна «Притча о человечьстей души и о телеси, о преступлении божия заповеди, и о воскресении телес человечь, и о будущемь суде, и о муце». В этой притче остроумно использован сюжет о слепце и хромце, о том, как господин: поставил их охранять свой виноградник и как они решили обокрасть «вся благая» их хозяина: слепой посадил хромого на плечи, они обокрали сад, но господин узнал об этом и изгнал обоих. Под слепцом весьма открыто разумелся Андрей, споспешествовавший хромцу — Федору ".
Внимательно вчитываясь в текст притчи и разбирая сложный смысл ее символических толкований и отступлений, можно извлечь из этого источника больше, чем это было сделано, и получить новые данные для истории епископа Федора и новые черты его облика. Кирилл, видимо, не напрасно направляет искусно отточенные стрелы своего поучения против тщеславных, которые угождают большим людям, а многих меньших презирают своей «буестью»; бог отнимает у таких гордецов данный им «талант». Но ничто так не мерзко богу, как самоуверенная гордость того, кто дерзнет взять на себя духовный сан «не о бозе», — вот основной мотив поучения Кирилла S2. Он подчеркивает, что одному из• героев притчи уподобляется некий церковник, который «через закон [т. е. помимо закона]. . . священническаа ищеть взяти сана» и который,, будучи недостоин даже иерейства, «имени деля высока и славна житиаг на епископьский взыти дерзну сан». Собственно, из этого пренебрежения Федора к законному пути посвящения в епископский сан, из его «самозванства» Кирилл выводит мысль и о его ереси — «разумном грехе».[/cut]
 все сообщения
pythonwin Дата: Среда, 15.06.2011, 11:08 | Сообщение # 13
Орда-Эджен
Группа: Станичники
Сообщений: 1768
Награды: 7
Статус: Offline
H. H. ВОРОНИН
АНДРЕЙ БОГОЛЮБСКИЙ И ЛУКА ХРИЗОВЕРГ
(Из истории русско-византийских отношений XII в.)
[cut=ч2+]Никто из правоверных не дерзнет принять священнический сан «не о бозе», т. е. не но церковным правилам, так как все правоверные боятся кары своей душе -на «Страшном суде». Так дерзновенно преступать церковные каноны может только человек, считающий свою душу «суетным паром», который развеет ветер, и не думающий о воскресении мертвых. «Горе в разуме согрешающим!» — восклицает Кирилл. «Древа разумения зла и добра» вкусил Адам и был изгнан из рая, того же древа вкусили еретики, которые думали, что своей злохитростью знают правый путь души, но заблудились и без покаяния погибли. Отсюда рукой подать до отрицания бессмертия души! Есть единственный путь спасения — раскаяние в совершенном грехе, отлучение от сана и изгнание лживого епископа. К этому ведут все витиеватые доказательства и толкования Кирилла.
Рассказав о печальном финале истории о слепце и хромце, Кирилл угрожающе восклицает: «Разумейте же ныне, безумнии сановници и буи в ие- реих! Когда умудритеся? Господь бо. . . изметает нечестивых из власти, изгонит и нечестивый от жертьвенника, никый же бо сан мира сего от муки избавит, преступающих божиа заповеди». Из этого литературного памятника, являющегося настоящим публицистическим произведением Кирилла, совершенно ясно, как реагировали крупнейшие деятели церкви на деятельность Андрея и Федора. Кириллу была ясна «историческая ценность» названных выше созданных во Владимире произведений, идейно обосновывавших притязания Андрея и Федора. Именно поэтому он не стесняется сопоставить Андрея и Федора «буих» «сановника» и «иерея» с обманщиками и ворами — «хромцом и слепцом». Вот в чем была главная сила его символического обличения. Это говорит также и о глубине разбушевавшихся политических страстей, развязанных владимирскими владыками и взволновавших русскую общественную мысль. Кирилл, призывая прислушаться к выводам его притчи, в то же время предвидит и такого читателя, который «зол слух имать» и «не ищеть, что бы ему на ползу обрести, но зазирает чимже бы нас потязал и укорил». Иными словами, идеи, лежавшие в основе политики владимирского князя и владимирской церкви, встречали не только противников, но и таких сочувствующих, которые могли со знанием дела разобраться в «притче» Кирилла и выступить с возражением и упреками. Думаем, что таким оппонентом был прежде всего сам князь Андрей. На позицию Кирилла мог оказать влияние туровский князь Юрий Ярославич, стоявший во время усобицы Долгорукого и Изяслава на стороне Долгорукого и стремившийся помешать ее мирному разрешению. Не принятый Андреем и после митрополичьего суда, Леон теперь, «надеяся на свою правду», обратился вновь к патриарху.
Около 1168 г. и состоялось решение по его делу — спору о постах и по вопросам, поставленным в посланиях Андрея 1164 г., — изложенное в грамоте Хризоверга.
В своем требовании об открытии новой владимирской митрополии Андрей мог опираться на законы Юстиниана, которые в Византии были уже забыты, так как митрополитов назначал уже патриарший синод 53. Поэтому на ходатайство о митрополии патриарх ответил решительным отказом: «а еже отъяти таковый град [т. е. многолюдный и богатый Владимир] от правды [ т. е. от юрисдикции] епископьи Ростовскиа и Суждальскиа и быти ему митрополиею, — не мощно есть то». Этого якобы не допускают «божественные и священные правила», так как Владимир — город «не иноя страны есть ни области, не ново бо есть зашел к любви и к твоему княжению», но принадлежит тому же наследственному владению Андрея, где «едина епископьа была издавна и един епископ по всей земле той, ставим же по временом священным митрополитом всеа Руси, иже есть от нас святыя и великий церкве ставим и посылаем тамо». В Царьграде отчетливо поняли всю опасность планов Андрея, стремившегося разорвать традиционную цепь субординации византийской и русской церквей. Е. Голубинский замечает в этой связи, что патриарший отказ в сущности не имел под собой никаких канонических оснований 54. Осуществление «зависимости русской церкви от константинопольской через посредство избранных в Константинополе ставленников было удобнее при сохранении единства русской митрополии» 5б. Серьезность положения заставила патриарха и собор пренебречь юридическими тонкостями, глухо пригрозив, что никто не смеет нарушить целость системы митрополий и епископии, если не хочет быть отлучен от церкви («аще не странен от бога хощет быти»).
Определения, изложенные в грамоте Хризоверга, имели не только местное значение для владимирского конфликта. Они еще раз недвусмысленно отвергали право русских князей избирать своего митрополита, который должен ставиться только патриархом из греческих церковников. Отказ в особой владимирской епископии подчеркивал, что Византия настаивала на независимости епископа от князя. Все это очень умаляло политическую и церковную самостоятельность русских князей 56.
Что касается обвинений Леона, изложенных в грамотах Андрея («на них же бяху обинныи вины на боголюбиваго епископа твоего»), то они «явилася некрепка, якоже бы епископу спакостити», т. е. были якобы по существу клеветой, что выяснилось уже на митрополичьем соборе в Киеве. Этого решения патриарх не стал пересматривать, так как «священный правила не велят нам того творити: иже велят коемуждо епископу своим собором судитися». А на патриаршем суде Леон якобы «в оправду силно по правилам отвещал есть». Патриарх выражал надежду, что Андрей не станет «ся противити суду всех святитель и нашему смирению» и вернет Леона. Он разрешал, если того хочет Андрей, чтобы Леон жил не в Ростове, а во Владимире. Однако здесь рядом с Андреем жил и действовал его избранник «ложный епископ» Федор, о чем с бесспорностью свидетельствует замечание в рассказе о его казни, что бог и богородица совершили чудо, изгнав «лжаго владыку Федорца из В о л о д и м е р я от с в я т ы я Б о г о р о д и ц я церкве Златоверхыя» 87. Было совершенно ясно, что Андрей, стремившийся вообще удалить из Владимирской земли епископа-грека, не мог желать иметь его рядом в своей столице. Поэтому следом за этим жестом любезности Хризоверг угрожал Андрею, что если он станет «гонити» Леона, «повинуяся инем чрес закон поучением», то сколько бы храмов он ни построил, — «то не церкви, то хлеви, ни единоя же ти будеть мзды и спасениа. . . ».
Последующий текст патриаршей грамоты, известный по редакции Никоновской летописи, дополнительно освещает владимирские события. Патриарх считал, что гонение на Леона Андрей проводил только ради своего ставленника Федора, защищавшего противоречащую церковным правилам практику постов «и иная многая грубая и несмысленая творящее и учаще... Воистину убо сей совершенна смысла отпаде и разум погуби».
Хризоверг требовал, чтобы Андрей отстранил Федора и заставил его идти с повинной к епископу Леону. Если же Федор будет упорствовать и «учнеть, тамо пребывая, церковныа смущати и млъвити вещи, и укоризны и досады на епископа наводити», то патриарх грозил отлучением от церкви не только Федору. В этом случае, писал патриарх, мы отлучим не только «го, «но и единомысленники и споспешьники и сопричястники его вся, послушающих чреззаконных его поучений». Угроза отлучения, видимо, нависала и над самим Андреем 58.
4
Однако и теперь Андрей не отказался от своих планов, полагая, что при отказе в митрополии вопрос о назначении епископа на новую епископию может осуществить митрополит, как это было с отделением смоленской епископии и образованием епископии в Галиче 5в. Поэтому он настаивал на поездке Федора к митрополиту. Федор же, видимо, ясно понимал безнадежность и опасность этого хода: митрополит, оправдавший Леона, мог изменить свою позицию лишь за огромную взятку. Здесь начинался конфликт Федора с князем. С этим мы должны обратиться к летописному рассказу о гибели Федора. Это, собственно, даже не рассказ, а озлобленное посмертное обличение, направленное против сраженного врага, чья память еще пугает и должна быть искажена. Этого автор достиг при помощи тяжких обвинений Федора н со вкусом описанной чудовищной казни, поучительно грозной для единомышленников Федора. Приводим эту вставку в переводе почти целиком 60: «В тот же год чудо сотворил бог и святая богородица новое во Владимире "городе: изгнал. . . злого, и пронырливого, и гордого обманщика лживого владыку Федора из Владимира от Златоверхой церкви святой богородицы и от той всей Ростовской земли. Не захотел [Федор] получить благословения [от митрополита], удалялся от него, и так этот нечестивец не захотел послушаться христолюбивого князя Андрея, велевшего ему идти ставиться к митрополиту в Киев. . . Бог, когда хочет показнить человека, отнимает у него ум, так и над этим сотворил бог, отняв у него ум. Князь же хотел ему только добра. Этот же [Федор] не захотел поставления от митрополита, но и церкви все во Владимире затворил, и ключи церковные взял, и не было ни звона, ни пения по всему городу. [Так же] и в соборной церкви, в которой чудотворная матерь божия и все другие ее святыни. . ., и эту церковь [Федор] дерзнул затворить и так разгневал бога и святую богородицу, и был изгнан месяца мая в 11 день на память святого Ивана Богослова. Много пострадали от него люди в его правление, и сел лишились, оружья и коней, другие же попали в рабство, заточение и были ограблены.
Не только простым людям, но и монахам, игуменам и иереям он был беспощадным мучителем: одних он обезглавливал или резал [им] бороды, иным выжигал глаза и вырезывал язык, иных распинал на стене, мучая немилостиво, стремясь овладеть всех их имением: имением же он не мог насытиться подобно аду. Послал же его Андрей к митрополиту в Киев; митрополит же Константин обвинил его во всех преступлениях и повелел «го сослать на Песий остров, и там его „осекоша" и отрезали язык, как злодею еретику, отсекли правую руку и ослепили, так как он произнес хулу на святую богородицу. Грешники истребятся на земле, как будто их не было. . . Так же и этот [Федор] не имел покоя до последнего издыхания, — уподобившийся злым нераскаявшимся еретикам погубит свою душу и тело. И погибла память его с шумом — так чтут бесы почитающих их; так и этого довели бесы, вознеся мысль его до облаков, и сделав из него второго Сатанаила, и сведя его в ад. Обратилась болезнь на главу его, и на верх его снизошла неправда: ров изрыл, ископал яму и'сам упал в них. Так зло испроверг он свою жизнь».
Далее следует молитва «кротких людей» Ростовской земли, «озлобленных. . . от звероядивого Федорца» и погибающих от него, богу, спасшему их «рукою крепкой, мышцей высокой, рукой благочестивою царскою правдивого благоверного князя Андрея». «Это мы написали, — заключает автор свой текст, — чтобы некоторые не наскакивали на святительский сан, но только те, кого позовет бог. . . Кого благословят люди на земле —будет благословен, а кого люди проклянут — будет проклят. Так и этот Федорец — не захотел благословения и удалился от него: злой зло и погибнет».
Этот текст столь полон злости и желчи, что и теперь способен волновать своей горячей напряженностью. Невольно кажется, что его автор только что вычеркивал неугодные записи летописи и затем, удовлетворенный, внес свой отравленный ядом ненависти рассказ. Самое место этого памфлета в Лаврентьевской летописи под 1169 г. указывает на его вставку. Он разъединяет сообщение о посажении Мстиславом в Киеве своего дяди Глеба Юрьевича и явно следовавший за ним пространный рассказ о покровительстве Глебу богородицы Десятинной в походе на половцев — сюжет, говорящий и здесь о богоизбранности владимирской династии и ее членов. Еще более очевидна случайность помещения памфлета в киевской летописи под 1172 г., так как митрополит Константин II, казнивший Федора, занимал престол до 1169 г. Следовательно, и самая поездка Федора в Киев, и его казнь не связаны с 1169 г., а относятся к более раннему времени. Текст в обоих вариантах почти идентичен; только в Ипатьевской летописи есть опущенная Лаврентьевской подробность, что Федор был сослан на Песий остров, где и погиб от руки митрополичьего палача.
Рассказ о казни епископа Федора привлек внимание G. M. Соловьева, назвавшего его «страшным явлением» в истории русской иерархии. Приведя полностью текст сказания, исследователь полагал, что летописный рассказ представляет собой переработку послания киевского митрополита, сделанную составителем летописи. К истолкованию истории Федора Соловьев привлек показания Никоновской летописи о намерении Андрея организовать независимую от Киева митрополию, в чем встретил отказ патриарха. Федор не захотел подчиняться митрополиту, не покорился решению патриарха и затворил церкви во Владимире, и князь Андрей послал его насильно в Киев. Впрочем, Соловьев не отрицал вероятности показания Никоновской летописи, что Федор был поставлен патриархом на епископию, но не захотел идти на благословение к киевскому митрополиту. Историк отметил также сомнительность данных о злодействах Федора над «кроткими» ростовцами и о разрыве его с князем Андреем 61. М. Д. Приселков согласился с гипотезой Соловьева и развил ее, указав, что во владимирский свод 1177 г. попало изложение следственного дела о епископе Федоре, который рассматривался в качестве политического (а не церковного) преступника перед лицом императора и заслужил, как таковой, жестокую смертную казнь. Как полагает исследователь первоначально в своде 1177 г. была только краткая запись об изгнании Федора. Пространное же изложение его преступлений и казни было внесено по требованию митрополита. Указание писца этого текста: «се же списахом», показывает, что он имел перед собой какой-то письменный документ, который и изложил в своде 62. Обращают на себя внимание некоторые детали, указывающие на связь этого летописного текста с рассмотренной нами выше грамотой Луки Хризоверга. Так, характерно, что и здесь, и там к Федору применена одна и та же характеристика. В летописи он «злой и пронырливый, и гордый льстец, ложный владыка». В патриаршей грамоте он «льстивый и пронырливый человек». В летописи глухо сказано, что Федор «хулу измолви на святую богородицю», а в грамоте подробно разбирается вопрос о священности «девства». Очевидно, что при составлении летописного памфлета на Федора использовались официальные документы по его делу. Вспомним, что автор «Повести об убийстве Андрея Боголюбского» Микула также использовал следственные материалы о боярском заговоре и убийстве Андрея 63.
Во введении к неосуществленному изданию летописных повестей, где был приведен и интересующий нас рассказ о ереси и изгнании Федора, С А. Бугославский писал, что этот текст «отражает наиболее ярко и обнаженно эпизод многовековой борьбы в среде высшего духовенства»; здесь «епископ Федор пренебрежительно назван Федорцем». «Рассказ базируется, несомненно, на официальном приговоре; написан он владимирцем, по-видимому, лицом духовного звания. Церковная борьба, кончившаяся осуждением епископа Федора, возникла в тесной связи с соперничеством Владимира и Ростова, с борьбой между братьями и племянниками Андрея Боголюбского. Рассказ о Федоре носит характер суровой обличительной проповеди, направленной против „лживого владыки Федорца"; помимо воли автора последний бичует не одного Федора, но дикие нравы всего духовенства, подрывая его моральный авторитет. Епископ Федор применил впоследствии часто повторяющуюся меру борьбы духовенства — закрытие церквей; он совершал ограбления, он заточал, пытал и казнил.
Но не это основная вина епископа Федора по летописному рассказу — все его злоключения произошли от того, что он воспротивился воле князя Андрея Боголюбского и не пошел на поставление к киевскому митрополиту. Изгнание епископа Федора наивно-цинично изображено как сверхъестественное чудо» 64.
Страстность и ярость рассмотренного текста, его неприкрытая тенденциозность и злобный гиперболизм подрывают наше доверие к его сведениям и требуют осторожности в их использовании. Конфликт Андрея и Федора здесь, видимо, сильно преувеличен. Как грамота Хризоверга, так и притча Кирилла туровского очень ясно стремятся разъединить Андрея и Федора, обличая их общий «грех» против церковных преданий и правил. Федор мог возражать князю, спорить с ним, но едва ли Андрей, столь долго отстаивавший своего любимца, мог попросту предать его. В сущности никакого, «изгнания» Федора не было. Федор упорно отвергал предложение Андрея идти в Киев на поставление к митрополиту. Этот мотив автор текста вспоминает не раз — это больное место и главное преступление. Федор, видимо, отлично понимал, что митрополит, только что оправдавший Леона, даже за крупную «мзду» не согласится рукоположить его противника. К тому же дело Федора так долго волновало Русь и патриарха, что никакой надежды на успех не было. Князь же настаивал на его поездке в Киев, вовсе не желая освободиться от Федора и не считая, что дело уже проиграно. Даже автор изложенного выше памфлета счел нужным отметить, что, решаясь на посылку Федора в Киев, «князю же о немь добро мыслящю и добра ему хотящю».
Возможно, что, протестуя против княжеского решения, Федор и пошел на такую меру, как интердикт, наложенный им именно на владимирские церкви и даже на Успенский собор с его Владимирской иконой. Здесь, как говорится, нашла коса на камень, и Андрей, может быть, применил силу и отправил Федора в Киев65.
Однако оправдались худшие: опасения Федора. Митрополит Константин II «обини его всими винами и повеле его вести в Песий остров и тамо его осекоша и языка урезаша, яко злодею еретику, и руку правую отсекоша, и очи ему выняша, зане хулу измолви на святую богородицю» 66.
В чем заключалась «хула» Федора на богородицу, памфлет не объясняет. Грамота Хризоверга содержит обширные доказательства преимуществ «девства» над браком. Этот мотив обычно истолковывается как опровержение взглядов Федора, который, будучи простым священником, покинувшим свой приход («лишившася в ней же церкви поставлен») не был монахом и, даже будучи наречен епископом, не оставил жены, понося монашество и защищая честный брак. В этом смысле он не был оригинален — в самой Византии некоторые епископы не покидали своих жен в7.
Не был ли затронут Федором в пылу этих споров и догмат о «непорочном зачатии»? Вторым обвинением, вытекавшим из оправдания взглядов Леона на практику постов, считавшихся в Владимире «ересью Леонтианьской» 68 г было обвинение в ложных взглядах Федора на этот спорный вопрос.
В это же время митрополит «запретил» печерского игумена Поликарпа: за ту же льготную практику постов, которая была вменена в вину Федору, как ересь 69. По словам грамоты Хризоверга, Федор «и иная многая грубая и несмысленая творяще и учаще. . . Воистину убо сей совершенна смысла отпаде и разум погуби. . .». О вольнодумстве Федора говорит и рассмотренная выше притча Кирилла туровского, который очень ловко• подводил деяния Федора чуть ли не к отрицанию им бессмертия души. И, конечно, ярость митрополита отвечала длительному сопротивлению Федора, лишь нареченного князем, но не посвященного ни митрополитом, ни патриархом в епископы, а потому и «лжаго владыки» — самозванца, занимавшего при поддержке князя Андрея также не признанную патриархом владимирскую кафедру рядом с законным ростовским епископом Леоном и клеветавшего на него. Если соответствует истине указание летописи на прозвище Федора «белый клобучок» 70, говорящее о присвоении им знаков митрополичьего достоинства, то «буесть» Федора станет действительно неслыханной. В глазах митрополита Федор не был духовным лицом. Его судили как мирянина, с неслыханной дерзостью поправшего церковные догматы и правила. Отсюда и свирепость его казни, напоминающей аналогичную казнь оклеветавшего в 1055 г. новгородского епископа Луку холопа Дудика или массовую казнь и ослепление восставших в 1068 г. киевлян 71.
Однако изложенных в памфлете обвинений было, видимо, все же недостаточно, чтобы оправдать чудовищную расправу над Федором, и в непосредственном соседстве с описанием казни, предшествуя ему, было внесена пространное описание не менее изысканных злодеяний самого Федора, его ненасытства в грабеже и накоплении сокровищ. Последнее обвинение• предшествует фразе о посылке Федора в Киев («именья бо бе не сыт аки ад, посла же его Андрей митрополиту в Кыев»). Поэтому весьма вероятно предположение, что алчность Федора была усилена в связи с накоплением казны для взятки митрополиту 72. Более чем вероятно, что, срочно собирая богатство для этой цели, он не стеснялся в средствах. Характеризуя позднейших немецких князей церкви, Ф. Энгельс писал: «Они не только эксплуатировали своих подданных так же беспощадно, как дворянство и князья, но действовали еще более бесстыдно. Для того чтобы вырвать у подданных последний грош или увеличить долю наследства, завещаемую церкви, пускались в ход наряду с грубым насилием все ухищрения религии, наряду с ужасами пытки все ужасы анафемы и отказа в отпущении грехов, все интриги исповедальни» 73. Эта характеристика может быть отнесена и к русским церковникам.
Перечень злодеяний Федора, однако, связан не только с его роковой поездкой с дарами к митрополиту, а характеризует его деятельность в целом, пока он сидел на владимирской епископии, пока люди были «в держаньи его». Мы знаем, что владимирская церковь была щедро награждена за свою деятельность Андреем. Лучшие села владимирской округи находились в руках епископа Федора, в его казну стекались огромные богатства. Федор был крупнейшим феодалом, и нет оснований думать, что он стеснялся эксплуатировать своих смердов «простьцов». Он; являлся в своем роде типичным представителем той жестокой эпохи.
Но дело шло не только о «простьцах». Федор не стеснялся прижимать, и самих феодалов, которые лишались сел, оружия и коней, а некоторые попадали и под холопий ярем, и в заточение. К этим сжатым формулировкам первоначальной редакции памфлета Никоновская летопись дает свой комментарий, в сущности развивая древнюю основу рассказа. Федор «нача искати сокровищ богатых, и сих восхищаше, таже и многыχ князей и боар измучи и имение их восхити»; он якобы даже покусился на очень богатого княжеского «постельничего», которого за сопротивление повелел «стремглав распяти». Перечень казней здесь еще более развернут, возможно, на опыте эпохи Ивана Грозного74. Приз всей своей гиперболичности эти данные памфлета содержат зерно истины.
Можно думать, что это не только борьба могущественного князя церкви с его собратьями по классу за расширение и без того обширных владений и умножение сокровищ, но и борьба единомышленника Андрея с княжескими противниками, которая осталась по понятным причинам; за пределами летописания «боголюбивого» князя, где лишь в «Повести об убийстве» самого Андрея отразился как единичный случай конфликт князя с Кучковичами; здесь же она всплыла во всей своей жестокой конкретности, придавив своей тяжестью память верного Андреева соратника Федора75.
Памфлет утверждает, что злодеяния Федора касались не только сельского населения— «простьцов» и светских феодалов, — но и монахов, игуменов и священников. Федор и им «безъмилостив сый мучитель». Видимо, и здесь дело было не в простом «восхищении имений», а в той же ожесточенной борьбе, на сей раз с церковными противниками политики Андрея и Федора. Об этой группе оппозиции мы имеем лишь глухое упоминание в «Повести об убийстве Андрея Воголюбского», где мельком сказано, что какие-то «старейшие игумены» сопротивлялись погребению» убитого князя 76.
Что касается перечня мучительств и казней всех этих враждебных людей, то при всей их преувеличенности нельзя ли думать, что Федор учредил нечто вроде инквизиции? Таковы позитивные данные, какие мы можем извлечь из разобранного памфлета.
Трудно избежать соблазна привести характеристику Федора, данную в Никоновской летописи, хотя можно не сомневаться в ее позднейшей редакции, если она не была сочинена целиком: «бе же сей дръзновенен зело и безстуден, не срамляше бо ся сей ни князя, ни боарина, и бе телом крепок зело, и язык имеа чист, и речь велеречиву, и мудрование кознено, и вси его боахуся и трепетаху, никто же бо можаше противу его стоати, неции же глаголаху о нем, яко от демона есть сей, инии же волхва его глаголаху. . . и бе страшен и грозен всем, и вси боахуся его и трепетаху; рыкаше бо глас его аки лвов, и величеством бе аки дуб и крепок, и силен, яко от неприазни, и язычная чистота и быстрость преудивлена, и дръзновение и безстудие таково, якоже никогда же никого обиноватися, но без сомнения наскакаше на всех и мучаше отнюдь без милости. . .» 77. Видимо, действительно это был умный, властолюбивый, смелый и яркий человек сильного характера, блестящий оратор, «упревший» ученого грека Леона. Федор был под стать князю Андрею. «Пред нами крутой и властный (в стиле того же Андрея Боголюбского, тоже кончившего плохо в конце концов) организатор церковного центра с претензией на самостоятельность и с готовностью на борьбу, что называется, „до конца"» 78. Андрей и Федор, пока действовали вместе, составляли могучую силу, способную на самые смелые и рискованные предприятия, волновавшие их решительностью Русь и Византию.
Для византийской политической системы была характерна теснейшая связь власти императора и церкви, причем церковь подчинялась светской власти. Но столь откровенное для Руси объединение меча политической власти и «меча духовного», которое обнаружилось в деятельности Андрея и Федора, вызвало особо острое сопротивление митрополита и Византии. Этот союз церкви и князя делал несравненно более мощным союз князя и горожан, а следовательно, умножал силу новой Владимирской державы, что никак не входило в планы императора и патриарха. В иных условиях, двумя веками позже, когда Византия быстрыми шагами пойдет к своему упадку, московские митрополиты Петр и Алексей за свою действенную помощь объединению Руси получат нимб святых. В XII в. их предшественник владыка Федор погиб в муках, как еретик и самозванец, предрешив кровавую трагедию смерти Боголюбского.
Описанные события 60-х годов протекали, когда еще была свежа память о русском митрополите Климе Смолятиче. Сменивший Клима грек Константин сурово расправился с его сторонниками, ряд епископов был смещен и заменен греками или отлучен от церкви, часть их лишили сана. Софийский собор был заново освящен, как оскверненный службой схизматика Клима («испровергше Климову службу»); наконец, покойный князь Изяслав, любимец киевлян и инициатор избрания Клима, был предан торжественной анафеме 79. «Можно представить себе, — пишет П. Соколов, — какое впечатление должны были произвести на русских, в особенности на киевлян, эти первые шаги нового митрополита-грека. Все были посажены на скамью подсудимых, начиная с мирян и кончая епископами и князьями. . . Для киевлян такие акты нетерпимости со стороны митрополита-грека едва ли могли представляться справедливыми. . .»80. Теперь Русь стала свидетельницей беспримерной по напряжению новой попытки порвать с византийской «йгемонией» и нового, еще более трагического, кровавого конца «лживого епископа Федорца». Все это не могло не взволновать умы, не вызвать опасного общественного брожения. Масштаб «митрополичьей Неправды» во многом и определил ярость удара, Нанесенного Андреем Киеву в 1169 г. Северный самовластен, страшно мстил митрополиту и его столице — жестокому грабежу были подвергнуты киевские церкви и монастыри. Не только политический, но и церковный престиж Киева был непоправимо подорван. Памфлет против Федора имел своей целью реабилитировать митрополита и предать поруганию Память о Владимирской попытке порвать узы греческой «игемонии».
Памфлет против Федора вышел из определенных кругов. Не владимирцы страдали от него, его враги были там же, где и враги Андрея,— в Ростове. Там приходился по душе нерадивый и бездеятельный епископ Нестор, а энергичный, не останавливавшийся перед крайними острыми, мерами для достижения своих целей «звероядивый Федор», который «без покоя пребысть и до последнего Издыхания», «озлобил» «людий своих сих кроткых Ростовьскыя земля», так что бог и богородица изгнали его «от всея земля Ростовьскыя». Весьма вероятно, что в Ростове еще сидел упорно отвергаемый Андреем Леон. По свидетельству «Жития Леонтия» («Слово о внесений телесе»), Леон жил до 1184 г., когда после его смерти («посемь представлыпуся Леону епископу ростовьскому») был поставлен Лука 81. Леон и мог приложить руку к посмертному посрамлению своего врага. Однако непосредственный «описатель» рассказа сделал все, чтобы, обелить Андрея: он представлен сторонником митрополита, божественный промысел покарал Федора «рукою' крепкою и мышцею высокою,: рукою благочестивого ц а р с к о ю правдиваго и бдаговернаго князя: Андрея». Более тогог удаление Федора представлено как; чудо Владимирской иконы, для прославления которой Федор сделал, конечно, много.
Исследование показывает, что владимирские витии немало потрудились над аргументацией «божественного» «самовластьства» Андрея, мерцавшего уже царским блеском. И почетная для Андрея интерпретация в сущности провала его борьбы за независимость владимирской церкви была лишь хорошей миной при плохой игре. В этой связи нельзя не отметить существенного места Лаврентьевской летописи, показывающего, как реагировали во Владимире на гибель Федора. В 1185 г. произошел конфликт между Всеволодом III и митрополитом Никифором по вопросу о замещении владимирской епископской кафедры. Всеволод прочил на это место «смеренаго духом» берестовского игумена Луку, а митрополит «на мъзде поставил Николу Гръчина». Однако обстановка теперь была не та, что при Андрее Боголюбском, — Всеволод был всемогущ, и митрополит быстро отозвал своего кандидата и послушно поставил угодного владимирскому князю Луку. Владимирский летописец по этому поводу записал: «несть бо достойно наскакати на святительскый чин на мъзде, но его же бог позоветь и святая богородиця, князь въсхочеть и людье» 82. Автор этой ремарки с сарказмом и удовлетворением язвительно цитирует здесь концовку вставки 1169 г. — памфлета о епископе Федоре: «Се же списахом да не наскакають неции на святительскый сан, но его же позовет бог. . .». Нельзя не отметить уменья владимирского летописателя использовать оружие противника против него самого.
Оценивая рассмотренную нами церковно-политическую борьбу, поднятую Андреем Боголюбским, нельзя не сопоставить ее с тем, что происходило в ату же пору на Западе Европы. Там шла подобная же борьба между французскими королями, стремившимися к объединению страны и усилению королевской власти, и папским престолом, интересы которого защищала так называемая «теократическая партия», возглавлявшаяся знаменитым Бериаром Клервоским и поддерживаемая крупной феодальной знатью, боровшейся с королевской властью за свою независимость против централизации страны. На Руси роль «теократической партии» играла высшая греческая церковная власть — митрополит-грек и греческий епископат. Как королевская власть на Западе, так и здесь крепнущая княжеская власть стремилась порвать нити зависимости местной церкви от ее зарубежного центра, взять в свои руки замещение высших церковных постов, выступала против папских и патриарших ставленников. Подобно митрополиту-греку на Руси, Бервар Клервоский считал допустимыми любые средства борьбы с королевской властью83. В своих исторических путях Владимирская Русь оказывается идущей наравне с передовыми тенденциями европейской истории 8*.[/cut]
 все сообщения
pythonwin Дата: Среда, 15.06.2011, 12:07 | Сообщение # 14
Орда-Эджен
Группа: Станичники
Сообщений: 1768
Награды: 7
Статус: Offline
Грамота Цареградского патриарха (Николая Музалона) к Новгородскому епископу Нифонту.

Приводится по изданию: Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. М., 1995. Кн. 2. С. 581.

[cut=+]О Святем Дусе сыноу и сослужебникоу нашего смирения радоватися о Господе, добромоу пастырю Христова стада словесных овец, господиноу епископоу Великаго Новаграда Нифонту.
Слышахом, господине, о твоем праведном страдании, иже Бога ради страждеши противоу Клима митрополита, иже без нашего благословления взял на ся Киевскую митрополию своим изволением, и ты емоу, честный отче, запрещаеши о таковей велицей дерзости святительския и не хощеши, отче, с ним слоужити, ни в Божественной слоужбе поминаеши его; и много от него досаждения злаго и оукоризны претерпел еси, святче Божии. И, ты страдалче, и еще терпе о правде Бога ради и не пренемогай от злаго сего аспида Клима и от его злых советник, и боудеши причтен от Бога, брате, к прежним святым, иже твердо о православии пострадавшим и иже по тебе бывшем святителем в Роуской земли, и всем покажеши образ терпения своего. Мир тебе, отче, и нашего смирения, страдальче Христов, боуди на тебе благословение во веки, аминь.
[/cut]
 все сообщения
Форум Дружины » Библиотека Дружины » Научная библиотека » Политическая история. Русская. (Общие материалы по русской истории.)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Главная · Форум Дружины · Личные сообщения() · Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · PDA · Д2
Мини-чат
   
200



Литературный сайт Полки книжного червя

Copyright Дружина © 2021